Житие преп. Германа (Гомзина) схиигумена, Зосимовского (1923)
Даты:
Преподобный схиигумен Герман, в миру — Гавриил Гомзин, родился в 1844 году, 20 марта, в Страстной Понедельник. В Великую Пятницу младенца крестили и нарекли Гавриилом, а на Светлое Христово Воскресение пришлись в том году его первые именины — Собор Архангела Гавриила. Господь судил Своему верному рабу явиться на свет в тихом подмосковном городке Звенигороде, овеянном древними преданиями русской старины и осененном именем ученика преподобного Сергия Радонежского — преподобного Саввы Сторожевского, чья святая обитель расположена в полутора верстах от городской черты, на горе Стороже. С первых дней жизни мальчика окружала атмосфера патриархальной русской семьи, проникнутая духом благочестия, доброделания, ежедневного труда и праздничного отдохновения. Родители Гани, — так по-домашнему звали Гавриила — Симеон Матвеевич и Марфа Федотовна — любили храм Божий, были людьми простыми и сердечными, старались в обыденных житейских делах следовать заповедям Божиим, творить милостыню и помогать ближним. Отец владел ремеслом стекольщика. С тяжелым ящиком на плече обходил он городские улочки, выполнял заказы горожан и часто возвращался домой с пустой сумой и без денег.
С тех, кто не мог заплатить, Симеон денег не требовал, хотя семья у стекольщика была большая: жена, три дочери да пятеро сыновей, с ними жила и бабушка. Всех он должен был содержать. Но все как-то устраивалось с Божией помощью. Заботы о хлебе насущном Симеон Гомзин оставлял, когда, преступив порог храма Божия, вставал на клирос и приятным басом воспевал Господу песнь хвалы и благодарения. Он вообще любил петь: пел дома, пел, возвращаясь с работы. Ребятишки, получившие по отцу «уличную» фамилию Басовы, едва заслышат знакомый голос, тотчас убегали в дом,. А там прятались кто куда: отец уличных игр не любил, считал их занятием пустым и неполезным, а шалунов наказывал за ослушание. Кормильца встречала у порога бабушка-заступница и просила прощения у него и за себя, и за всех детей. Четырех лет от роду Ганя лишился матери. В 1848 году Марфа Федотовна скончалась при родах дочери Анастасии в день Казанской Божией Матери года в возрасте тридцати семи лет. Гавриила взяла на воспитание тетка, Матрена Матвеевна Бабкина, — родная сестра отца, которая была мальчику крестной матерью, Ганя ходил в школу, особенно нравились ему уроки Закона Божия, да и другими предметами он занимался охотно и учиться любил. После окончания начальной школы хотел поступать в уездное училище, для чего нужны были деньги — пять рублей на покупку новых учебников. Отец денег не дал, решил, что это слишком большая сумма, а тетка сказала: «Много людей без этого живут. Поучился, и довольно». Впоследствии отец Герман будет вспоминать с сожалением о том, что так рано оставил учебу. Но пока беспечная юность взяла свое, и мальчик даже обрадовался, что не нужно больше ходить на уроки. Когда ему исполнилось девять лет, отец ушел в Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры, где принял постриг, а Гавриил стал прислуживать в кабачке, который содержал один из его братьев. Это продолжалось почти два года. Постоянные драки, сквернословие, похабные рассказы, пьяные песни — сама атмосфера питейного заведения не могла, конечно, оказывать благотворного влияния на юную душу. В Саввином монастыре, напротив которого стоял дом тетки, пятьдесят лет жил иеромонах Даниил, родной дядя Гани. Он все звал племянника к себе в монастырь, но тот стремился к отцу, ушедшему в Гефсиманский скит и просил дядю и схимника Иоанна — будущего Строителя Зосимовой пустыни в 1890–1897 годах: «Научите меня монашеству». «Да какое наше монашество? А как постригли меня, да на другой же день дали палку в руки и собирать послали на обители — вот какое нынче монашество», — отвечал схимник. Как только появилась возможность, его забрал к себе в Москву брат Алексей, живший между Протопоповским переулком и Грохольской улицей. «Ух, уж ты избаловался в кабачке», — сказал Алексей при первой встрече с братишкой и как следует «оттаскал его». А затем стал прилагать все усилия, чтобы вывести Гавриила в люди, дать ему какое-либо ремесло. Сам Алексей немного рисовал и приохотил к этому делу брата, преподав ему первые уроки, затем отдал его в обучение к живописцу Василию Яковлеву, который жил в Звонарском переулке у Николы в Звонарях. Там мальчик прожил четыре года. Потом — еще четыре года — у другого мастера, пока не постиг живописное дело в достаточной степени, чтобы работать самостоятельно. Москва с ее святынями, многочисленными монастырями и храмами произвела большое впечатление на благочестивого отрока. В праздничные и воскресные дни посещал он кремлевские соборы и иноческие обители, особенно любил молиться в храмах Чудова, Сретенского, Богоявленского и Новодевичьего монастырей, с величайшим благоговением вступал он под своды кремлевского Успенского собора. Именно этот, московский, период заложил духовные основы в будущем подвижнике, у него появился навык молитвы, зародилось и окрепло желание оставить мир и посвятить себя служению Богу. Впоследствии отец Герман с чувством глубокой благодарности вспоминал священника церкви при Набилковской богадельне Иоанна — своего первого духовника, которому однажды на исповеди сказал о желании принять монашество. Набилковская богадельня — целый комплекс благотворительных заведений — находилась в районе Мещанских улиц, и Гавриил, живший неподалеку, часто там молился. И батюшка, и прихожане хорошо знали мальчика, приходившего в храм в испачканном красками халатике и с жаром молившегося в продолжение всего богослужения. Священник привечал юного богомольца, давал ему книги духовного содержания, исповедовал и наставлял. Среди духовных писателей юный Гавриил особенно выделял святителей Тихона Задонского и Димитрия Ростовского. С их творениями он познакомился в отрочестве и до конца дней глубоко чтил этих учителей Православия. В двенадцать лет Гавриил Гомзин окончательно решил, что будет монахом, но желанию этому суждено было осуществиться нескоро...
В сентябре 1859 года, когда Гавриилу было пятнадцать лет, отец опасно заболел и был привезен из Гефсиманского скита в Москву для лечения. Вечером в воскресенье 19 сентября у постели умирающего в Мариинской больнице Симеона Матвеевича собрались сыновья: Алексей, Василий и младший, Гавриил. Отец уже был так слаб, что не мог поднять руки, чтобы благословить детей. Гавриил, возложив себе на голову отцовскую десницу, мысленно произнес: «Батюшка, благословите меня вместо себя в монастырь пойти». Сказать об этом вслух он боялся. Рядом были старшие братья, приложившие немало усилий, чтобы устроить младшенького, помочь ему заработать свой кусок хлеба и теплый угол. Тем более что сыновья бывшего звенигородского мещанина изрядно преуспели в житейских делах: владели трактирами и питейными заведениями в Москве и Петербурге. Им хотелось, чтобы и брат их жил зажиточно и благополучно, приумножая капиталы и расширяя дело. Со времени кончины отца прошло два года. Гавриил перебрался по настоянию одного из братьев в Санкт-Петербург. Родные убеждали его оставить малодоходное занятие живописью и предлагали участие в торговых предприятиях. Братья выкупили Гавриила из рекрутов, заплатив пятьдесят рублей — сумму по тем временам значительную. Это еще больше усилило моральную зависимость Гавриила от них. Помнил юноша и наставления опытных духовников, не советовавших поступать в монастырь до достижения 25-летнего возраста. Но столица с ее соблазнами, образ жизни, который вели родственники, шумные компании, поездки в театр и, наконец, намерение братьев поскорее женить Гавриила — все это укрепило юношу в решимости открыться. Он рассказал брату о своем желании и «родительском благословении», на что тот ответил:
— Если отец благословил, значит, на то Божья воля. Вскоре Гавриил посетил Гефсиманский скит с твердым намерением остаться там навсегда. В Гефсимании он бывал и раньше, еще семнадцатилетним и тогда же просил разрешения поселиться в скиту, но благословения не получил. И вот теперь он, по его собственным словам, «не шел, а на крыльях летел туда» и «отшлепал ноги», добираясь от Москвы до Сергиева Посада пешком. Скитоначальника на месте не оказалось. Видя в этом особое указание Промысла Божия, Гавриил решил, что ему отпущено время для осуществления давнишней заветной мечты: сходить на поклонение святым угодникам в Киев. По железной дороге он добрался до Тулы, потом вместе с обозом до Ельца, где остановился в Троицком монастыре, братия которого помогла добраться до Задонска. Удалось Гавриилу побывать и в Воронеже у мощей святителя Митрофана. Но до Киева он так и не добрался. Пришло время возвращаться в Москву. Словно бы на прощание юноша выполнил просьбу брата Алексея: написал для церкви во имя святого мученика Трифона иконы святителя Алексия, митрополита Московского, и святой мученицы Параскевы (имена этих святых носили брат и его жена). Завершив работу, ставшую для Гани своеобразным экзаменом на владение мастерством, он решительно заявил родственникам, что уходит в скит.
— Гаврила Семеныч, зачем вам это? Можно ведь спасаться и здесь, — говорили ему близкие.
— Спасайтесь, если можете, а я не могу, — смиренно отвечал будущий старец.
20 февраля 1868 года, на второй неделе Великого поста, Гавриил Гомзин поступил в Гефсиманский скит, начало которому было положено в 1844 году благословением святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и трудами его духовника архимандрита Антония, наместника Лавры. Этот «молодой» монастырь в окрестностях Троице-Сергиевой Лавры прославился ко времени поступления в него Гавриила сонмом иноков-подвижников. Благословением Царицы Небесной в новоустроенной обители, в ее пещерном храме, явилась знаменитая впоследствии Черниговская икона Божией Матери, прославившаяся многими чудотворениями. Первое чудо от иконы — исцеление расслабленной крестьянки Феклы Адриановой — совершилось уже после поступления Гавриила Гомзина в обитель. К моменту пострига Гавриила в рясофор, 25 июня 1870 года, в скиту пребывали два старца: иеромонах Тихон и иеросхимонах Александр. Так было угодно Господу, чтобы новоначальный инок последовательно проходил науку монашеского жития сначала у одного из них, потом у другого. Отец Тихон — ученик оптинского иеросхимонаха Феодота, некоторое время подвизавшегося в скиту Параклит близ Лавры, отличался простотой, глубочайшим смирением, удивительным умением говорить с каждым, кто обращался к нему. Любовь и сострадание старца к людям были так велики, что он нередко плакал, принимая исповедь, и ласковым задушевным словом утешал кающихся грешников. Именно к нему, начальнику и братскому духовнику скитских пещер, и поступил в послушание Гавриил. Дело было так: один иеродиакон из братии отвел Гавриила к отцу Тихону, говоря, что отец Александр очень строг, а этот батюшка — простой и добрый. И с этого времени отец Гавриил стал ходить к отцу Тихону открывать свои помыслы, просить советов и наставлений. Впоследствии схиигумен Герман так вспоминал о своем первом старце: «Простой он был такой и такой любвеобильный. Бывало, придешь к нему, а стулья у него все завалены одежей, и он говорит: — Ну, парташенька, скидывай на пол одежонку, садись. Давай чай пить. И тут, за чаем, ему все говоришь и расскажешь про себя, что на душе, да и то, что против него думаешь и что против него говорят; а он отвечает, бывало: — А ты ко мне не как к старцу, а как к брату ходи; а брат от брата утверждается, яко град тверд». Почти четыре года пробыл отец Гавриил в послушании у отца Тихона, пока не призвал его другой гефсиманский подвижник — иеросхимонах Александр. Этот дивный старец, проведший сорок лет жизни в иночестве и из них десять лет в затворе, был в учениках у знаменитого оптинского старца отца Леонида вместе с преподобным Амвросием Оптинским, который впоследствии присылал своих духовных чад на исповедь к отцу Александру. С двенадцати летнего возраста будущий подвижник приобрел навык Иисусовой молитвы. В Гефсиманию он поступил в 1851 году по благословению святителя Филарета Московского, а в 1871 году в первый день августа месяца он по благословению архимандрита Антония, наместника Троице-Сергиевой Лавры, — ушел в затвор. С этого-то памятного дня и стал келейничать у отца Александра будущий схиигумен Герман. Перед тем как удалиться в затвор, отец Александр попросил как-то отца Гавриила прибраться у себя в келлии, затем стал все чаще приглашать его к себе за каким-нибудь делом и, наконец, переговорив предварительно с настоятелем, сказал отцу Тихону:
— Я у тебя ученика хочу отнять.
— Ну что же? Бери, пожалуйста, пусть он тебе послужит, — благодушно ответил старец.
«Так меня из полы в полу передали», — вспоминал об этом случае отец Герман, всегда с любовью чтивший память обоих старцев, особенно — отца Александра, от которого он, по его собственным словам, получил сугубую душевную пользу. «Великий это был старец, — говорил он впоследствии своим ученикам, — молитвенник, делатель молитвы Иисусовой. Зайдешь к нему, бывало, благословение взять ко всенощной идти, а он сидит и весь погружен в молитву. Вернувшись от всенощной, зайдешь к нему опять, он сидит на том же месте, и весь ушел в молитву. — Ты разве в церковь не ходил? — спрашивает меня. Он и не замечал, сколько прошло времени, а прошло четыре часа»...
Вспоминая свои первые шаги на поприще иночества, схиигумен Герман говорил, что в скиту у него было «два столпа»: старец и игумен. Старец учил уничижать и укорять себя постоянно, в монастыре учили знать лишь церковь, келлию, трапезу и старца. Кроме послушания у отца Александра Гавриил ежедневно по два часа нес в храме чреду по чтению Псалтири и писал иконы. Поступая в обитель, он скрыл, что владеет ремеслом живописца, полагая, что по делам своим достоин лишь послушания на кухне. Но кто-то из его прежних знакомых открыл «тайну» монастырскому начальству, и Гавриилу определено было проходить
послушание иконописное. Первая икона, написанная им в скиту, — Черниговский образ Божией Матери, помещенный на монастырскую колокольню. Его кисти принадлежали также изображение Скорбящей Божией Матери в притворе Черниговского храма над пещерами, портреты старца отца Александра и скитоначальника архимандрита Антония. Им были отреставрированы почти все иконы пещерного храма, иконы и настенные росписи Иверской часовни. Всего отец Германа
написал двадцать четыре иконы. Среди нихобразы Нерукотворный образ Спаса, Успение Богородицы, Тихвинская икона Божией Матери…
С иконописным послушанием связан один примечательный эпизод.. Как-то приехав на богомолье в Киев, отец Герман побывал в часовне, принадлежавшей одному женскому монастырю. Там он увидел Черниговскую икону Божией Матери и... узнал свою работу. Подойдя поближе, он разглядел и подпись: «Писал рясофорный монах Гавриил. Гефсиманский скит. 1874 год». Икона была окружена особым почитанием.. Отец Герман спросил о причинах такого благоговейного отношения к иконе и услышал в ответ:
— Потому что она чудотворная.
К образу Владычицы были привешены отлитые из золота и серебра изображения рук, ног, голов — приношения в свидетельство о чудесных исцелениях.
29 ноября 1877 года Гавриила Гомзина постригли в мантию и нарекли Германом, в честь святителя Германа, архиепископа Казанского. Восприемником на постриге был его старец отец Александр. После кончины любимого старца отец Герман в продолжение девяти лет искал себе духовного руководителя. Он вступил в переписку с валаамскими старцами и святителем Феофаном Затворником. По свидетельству самого отца Германа, святой епископ «добре устроил» его. Впоследствии переписка двух подвижников была издана в виде брошюры под названием «Ответы епископа Феофана, Затворника
Вышенской пустыни, на вопросы инока о молитве». На суд святителя отдал отец Герман и свои записки о почившем старце отце Александре. Сначала он отправил воспоминания преподобному Амвросию Оптинскому и затем, получив его одобрение, — святителю Феофану, который, исправив кое-что, в письме к отцу Герману посоветовал издать записи, прибавив, что «держать их под спудом было бы не совсем безгрешно». Ученые иеромонахи из духовных чад отца Германа еще раз
просмотрели и отредактировали рукопись, которую затем и издали. 5 июля 1880 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, митрополит Московский и Коломенский Макарий (Булгаков) рукоположил в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры инока Германа во иеродиаконы. В 1885 году, 17 августа, в день скитского праздника «Вознесения Божией Матери», иеродиакон Герман был рукоположен во иеромонаха. Чин иерейской хиротонии над ним совершил митрополит Иоанникий (Руднев). Вскоре после этого многие из скитской братии, а также некоторые иноки Лавры и студенты Московской Духовной Академии стали обращаться к отцу Герману за духовными наставлениями.Это смущало подвижника, и он обратился за разрешением недоумения к Вышенскому Затворнику. Святитель Феофан благословил иеромонаха Германа принимать приходящих и даже дал ему наказ: никому не отказывать и всех принимать с любовью. Через некоторое время (13 марта 1892 года) отец Герман был утвержден должности братского духовника Гефсиманского скита, а в 1893 году он был назначен еще и духовником больницы и богаделенного скита. В этот период отец Герман был уже известен многим иерархам Церкви, инокам, взыскующим подлинной духовной жизни. Его имя было окружено глубочайшим уважением в Московской Духовной Академии. В числе духовных чад старца были ректор академии архимандрит Антоний (Храповицкий), впоследствии митрополит; архимандрит Чудова монастыря Арсений (Жадановский), впоследствии архиепископ Серпуховской; игумения Иоанна — настоятельница Аносина Борисоглебского монастыря, как его называли, «женская Оптина пустынь», и многие другие выдающиеся личности.
С 26 сентября 1897 года в жизни подвижника начался новый этап, связанный с настоятельством в Зосимовой пустыни...
Удалившись из Гефсиманского скита с тринадцатью учениками, отец Герман, напутствуемый молитвами и благословениями своего сподвижника отца Варнавы Гефсиманского — известного на всю Россию старца, принялся за внешнее и внутреннее устроение Зосимовой пустыни. «Встретили меня с иконою; и я привез с собой икону, какую игуменья из женской Зосимовой пустыни прислала мне в благословение, чтобы внеси с собою в обитель. Урядник встретил нас. А в пустыни рыбы нет: щи горькие из сырой капусты. Пошли, чайку попили, потом ввели меня в церковь, многолетие мне сказали… Потом ввели меня в наместнические покои, в келлию отца Павла; ввел меня сам наместник: кушетка стоит, а в ней нет ни гвоздочка; а в шкафу ризница, и ничего в ней нет… На другой день сразу же ввел я уставную службу. А потом мы начали с отцом Иоанном разбирать бумаги…».
Все в обители требовало его непрестанных забот; всюду он должен был поспевать. И на стройке, и в трапезной, и в храме за богослужением, и на монастырских послушаниях — всюду надо было вводить благочиние и порядок, истинный строй жизни, проникнутый молитвой и покаянием, строй, при котором не мешкают и не поспешают, но все совершают во благовремении. «И вот здесь я весь в дела ушел, о молитве не радел; из Марии в Марфу превратился».
Митрополит Серафим (Чичагов), (в то время иеромонах Серафим) писал в своем очерке о Зосимовой времен настоятельства отца Германа: «Около отца Германа собрались монашествующие, как простосердечные дети около любимого отца. Не скроются эти подвижники и боголюбивые труженики от взора народа, ищущего правды духовной, их скоро найдут скорбящие, недужные, страждущие, и просветится обитель блаженного схимонаха Зосимы! Тогда мир устремится искать себе отрады, облегчения, утешения в эту самую пустынь, которую злоба мира хотела уничтожить до основания. Не увидит здесь мир ли довольства, ни покоя, а будет свидетелем бедности, недостатков, трудов и древнего монастырского порядка, длинных служб по церковному уставу. Стройное, старинное пение, так называемое столповое, произведет совершенно иное впечатление, чем обычное светское пение в городах. Увидит мир, как совершается ежедневно к вечеру монашеское правило по Саровскому уставу со многочисленными поклонами, с умною молитвою, со слезными прошениями и воздыханиями за благотворителей, попечителей, жертвователей обители, а также и за обидящих, осуждающих по неведению. Братия живет по примеру святых отцов под руководством своих старцев, открывая им ежедневно свои помышления. Живущие здесь монахи — истинные труженики: летом работают на огородах, косят сено, чистят лес. Это занятие для свободного времени, для отдыха. Не прекращается работа в мастерских, келлиях…».
Прошел один год настоятельства отца Германа, и 24 октября 1898 года, в Зосимову пустынь поступил бывший протопресвитер Большого Успенского собора Московского Кремля отец Феодор Соловьев, а 30 ноября того же года он принял постриг от руки отца Германа и был наречен Алексием в честь святителя Алексия, митрополита Московского. Так начал свой иноческий путь знаменитый старец Алексий Зосимовский — ученик и сотаинник схиигумена Германа, великий молитвенник и знаток человеческих душ. 3 июня 1902 года отец Герман был возведен в сан игумена. При нем Зосимова обитель обрела свой величественный вид: три храма, братские Митрополит Вениамин (Федченков), корпуса, часовни, склады и хозяйственные постройки были обнесены высокой кирпичной стеной, над которой парила высокая, трехъярусная колокольня с установленными в 1912 году курантами.
Весь архитектурный комплекс монастыря создавался по проектам лаврского архитектора Латкова. Но главным строительством преподобного Германа было то незримое возрождение школы зосимовского старчества, привлекавшая в пустынь тысячи паломников со всей России, недаром православные нарекли ее Северной Оптиной. В основу сего действования положил отец Герман положил такое правило: внешнее созидание монастыря должно способствовать внутреннему устроению братии. Исходя из этого, он скупает вокруг пустыни участки земли, дабы предупредить появление вблизи обители дач и поселков. С той же целью не проводит шоссе к станции, отводит вдаль проезжую дорогу, спасая иноков от шума и соприкосновения с мирскими людьми; делает в разных местах ограждения, что затрудняло, с одной стороны, выход братии из обители, а с другой, вход в нее посторонним лицам; В обители устраиваются корпуса со множеством помещений, чтто давало возможность каждому монаху жить в отдельной келлии и удобно подвизаться. Отец игумен благословляет физическую работу для всех насельников, не исключая и старших, не ради прибытка и корысти, а для того, чтобы облегчить борьбу с плотью; ибо он хорошо знал, что труд, соединенный с молитвой, угашает пламень страстей. Он обеспечивает братию пищей, одеждой, топливом и всем необходимым, дабы материальные лишения не повергали их в скорби и не нарушали бы духовного равновесия. Благоукрашает храмы, равно как и всю обитель, и тем возвышает дух ее насельников, укрепляет любовь,
привязанность их к своему монастырю. В деле воспитания иноков отец Герман и чисто духовные средства. Так, прежде всего потребовал он неопустительного посещения церковных служб и особенно полунощницы и утрени. Старец обыкновенно говорил словами святых отцов: «Утреня есть жертва наша Богу, тогда как Божественная литургия— жертва Господа за нас». Ввел авва и строго уставное богослужение с умилительным пустынным напевом, регентовал один из его учеников, иеромонах Нафанаил. Зосимовский «Блажен муж», «Хвалите имя Господне», ектеньи глубоко ложатся на сердце и никогда не забываются».
Отец Герман установил везде и во всем порядок: в церкви, на клиросе, в трапезе, на послушаниях; искоренил среди братий такие пороки, как своеволие, пристрастие к вину, к табаку и шатанию по миру, и, что самое главное, озаботился духовным окормлением братии. Будучи учеником славного наставника — отца Александра, он видел в старчестве великую силу нравственного созидания инока. Отец игумен вырастил целую плеяду иеромонахов, получивших широкую известность у богомольцев, претерпевших впоследствии гонения и много пострадавших. Преподобный схиархимандрит Игнатий, преподобный игумен Владимир, преподобный иеромонах Макарий, преподобный иеромонах Герасим, благочинный пустыни иеромонах Мелхиседек, казначей монастыря, впоследствии схиигумен, Митрофан, иеромонах Досифей, иеромонах Феодорит, иеромонах Никодим, схииеромонах Иннокентий — это те, кто нес на себе крест духовничества наряду с аввой Германом и старцем Алексеем. Рядом с отцом Германом оказываются будущие подвижники: архимандрит Зосима, архимандрит Никита, игумен Платон, иеромонах Софроний и другие братия, пострадавшие за веру Христову в годы лихолетья. Отовсюду приходили в пустынь мирские люди, ища молитвы, покаяния, совета и утешения. В эти годы в монастыре получали духовное окормление Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, сестры Марфо-Мариинской обители, высшие сановники государства, иерархи Церкви. В Зосимову стекались сотни и тысячи богомольцев со всей необъятной России. Пустынь стала одним из духовных центров русского Православия. Офицеры и чиновники, священники и монахи, крестьяне и ремесленники, промышленники и торговцы все они, мужчины и женщины, старики и молодежь, молодые супруги и юные девы, принимая наставления зосимовских старцев, уносили с собой в мир особый свет пустыни, словно бы отблеск Света Невечернего. Отец Герман являл собой пример строгого инока. Ежедневно он посещал храм и только в крайнем случае вычитывал службу в келлии. Удивительна была его любовь к дому Божиему. Когда во время болезни ему предлагали посидеть в келлии и не ходить на полунощницу, он говорил: «Как вы жестоки ко мне, не хотите, чтобы я умер в храме. Ведь это для инока истинное счастье, вожделенное благо; монаху ли нежиться в келии, когда он должен принадлежать Богу». Та же ревность о спасении заставляла его не предаваться продолжительному сну. Он спал в подряснике, то и дело вставая с постели, чтобы положить несколько поклонов или потянуть четки с Иисусовой молитвой. В какое бы время не воходили к нему братия, всегда заставали его бодрствующим. Помимо всех других достоинств, старец имел дар самоукорения, нередко затевал войну с самим собой. Но отец Герман, как и подобает истинному подвижнику, будь то монах или мирянин, переживал и скорби. По временам — тяжкие. Бывали и искушения. Один из учеников, казначей пустыни иеромонах Иона, пришедший вместе с отцом Германом из Гефсиманского скита, восстал на своего авву. В обители поднялся ропот, и дело закончилось переводом игумена Германа в Троицкий СтефановМахрищский монастырь Владимирской епархии. В этот же монастырь от подобных нестроений удалялся некогда и преподобный Сергий Радонежский.
В «ссылку» отец Герман прибыл 14 сентября 1909 года, когда Святая Церковь вспоминает изгнание святого Иоанна Златоуста из Константинополя. К высокопреосвященному Владимиру, митрополиту Московскому, обратилась с письмом группа известных всей Империи лиц, в том числе: С. Булгаков, М. Новоселов, Л. Тихомиров, И. Фудель, просивших вернуть настоятеля в пустынь: «Зосимовский монастырь был и остается тем светлым оазисом среди пустыни, где все жаждущие духовного наставления и укрепления находили незаменимое утешение и удовлетворение. Между тем, обитель эта и вещественно и духовно была создана неустанными трудами досточтимого отца Германа. Личная его строгая подвижническая жизнь, его духовность и сердечная теплота отражались на строе и духовной атмосфере всей окружающей его монастырской общины…». За старца хлопотала великая княгиня Елисавета Феодоровна и усердно молилась за него, вычитывая еженощно акафист Божией Матери в честь Ее иконы «Всех скорбящих Радосте»...
Краткое пребывание игумена в Махре ознаменовалось двумя пожарами в обители. А уже 6 ноября отец Герман получил повеление вернуться обратно. Через десять дней он снова был в Зосимовой. Авторитет зосимовского настоятеля был столь высок, что к нему за поддержкой обратились не только гонимые афонские делатели Иисусовой молитвы, но и Владыка Макарий, Митрополит Московский, просил отца Германа дать свое суждение об афонских спорах.
20 мая 1911 года идейный лидер имяславцев, схимонах Иларион обращается к отцу Герману с просьбой «походатайствовать перед начальством — духовным и светским о кровных нуждах Кавказских пустынножителей». На оба эти обращения старец отвечал: «Молитва Иисусова есть дело сокровенное, а потому возникшие разногласия следовало бы покрыть любовию». Молитвенному деланию и, в частности, Иисусовой молитве зосимовский подвижник предавал огромное значение: «Особенно же в молитве Иисусовой надо ожидать каждое мгновение нападения от врага. Когда помолишься, как должно, — ожидай того, что не должно. Надо бдительно стоять на страже сердца, чтобы при первом наступлении бить супостата именем Иисусовым, ибо нет для него более страшного оружия ни на земле, ни на небе. «В терпении вашем стяжите души ваши». Вечером 28 июля 1916 года в своей келье игумен Герман принял пострижение в великую схиму от руки епископа Арсения (Жадановского). С этого момента помыслы старца были всецело заняты достойным приготовлением к блаженной вечности.
Когда исполнилось 50 лет монашества отца Германа, преданные ему чада хлопотали о том, чтобы почтить подвижника митрой. Но лаврское начальство ограничилось награждением палицей и наперсным крестом с украшениями от Святейшего Патриарха. Надевая их на старца, епископ Арсений сказал: «Для тебя не важно, конечно, сами по себе награды земные, ибо ты ищешь единой почести у Господа Бога…». Имея дар рассуждения, отец Герман хорошо распознавал духовную прелесть. Многим, так называемым блаженным, носящим вериги, чугунные шапки, посохи, предсказывающим и бегающим зимой босиком, он не доверял, а нечувствительность их к холоду объяснял простым горячением крови. После бесед со старцем его духовные чада чувствовали, как водворяются в сердцах их спокойствие; дурное и греховное отходило прочь, на место им являлись высокие и светлые намерения. В последние дни схиигумен Герман тяжело болел и переживал, что разлучен с храмовым богослужением. Он с нетерпением ожидал момента причащения Святых Тайн, которые принимал ежедневно. От физической
слабости старец сделался словно прозрачным и настолько похудел, что иеромонах Мелхиседек носил его в храм на руках. Вечером 17 января 1923 года схиигумен Герман окончил свой земной путь и преставился ко Господу, сопровождаемый молитвами и скорбными слезами братии и тех, кто почитал его при жизни. Последними словами батюшки были:
— Нам нужно всем готовиться в небесные обители! Первую панихиду над усопшим совершил старец Алексий, он же прочел канон на исход души. Три дня тело покойного пробыло в келлии, где почти непрерывно совершались панихиды. Когда выносили старца, отец Алексий, оставив свое уединение, вышел из затвора, чтобы дать последнее целование умершему наставнику. По окончании отпевания гроб обнесли внутри собора и при пении опустили в могилу, приготовленную у правой стены Зосимовского придела. Старец предсказывал, что, пока он жив, обитель его не закроют. И действительно, Зосимова пустынь была окончательно закрыта через два месяца после погребения отца Германа. «Душа, возлетевшая по смерти на воздух, в двери небесные, в себе и
с собою имеющая Христа, не устрашится там врагов своих, но дерзновенно будет говорить с ними. Посрамив их у дверей райских, она радостно перейдет оттуда в вечные обители Горнего Царства и неудержимо вольет струю своей непрерывающейся песни (молитвы Иисусовой) в потоки сладости райских песен, неустанно восхваляющих Божию Славу, и соединится с ними навек для нескончаемого, блаженного славословия Господу Сил!». Так пророчествовал отец
Герман в своих наставлениях. «Заветы схиигумена Германа о молитвенном делании» были изданы в Берлине в 1923 году его духовными чадами.
В настоящее время мощи прославленного в 2000 году преподобного схиигумена Германа Зосимовского, Владимирского чудотворца, хранятся в раке в честь Смоленской иконы Паресвятой Богородицы собора пустыни.
