ДУХОВНЫЙ ОТЕЦ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Давно это было. Как-то в один отдаленный монастырь забрел странствующий монах. Братия жила строго, благочестиво, согласно монастырскому уставу. И естественно, что каждый пришелец, столь редкий в этом уединенном месте, воспринимался как особая милость Божия. Хотя бы уже потому, что в народе тогда было глубокое понимание: «гость в дом – Христос в дом». После совместной молитвы и братской трапезы все остались на своих местах и приготовились выслушать странствующего в надежде получить духовную пользу. Гость был многословен. Пространно поведал о себе, откуда он, как подвизается и преуспевает в любви Господней. Плавно перешел к рассказу о своем старце и его особенных превосходных достоинствах. Речь монаха была театрально-эффектна, характеристики духовного отца пестрели и переливались превосходными степенями. Говорил долго. Когда наконец-то завершил – в трапезной повисла тишина. Игумен, обведя взглядом присутствующих, убедился в единомыслии братии и в душевной простоте обратился к страннику со следующими словами: «Вот если твой духовный отец так велик, как ты нам поведал, то почему у него такой гнилой плод, как ты?»
…Перечтя написанное и испытав чувство смущения, которое уже многие годы удерживает меня от мысли рассказывать или писать о моем духовном отце и событиях, с ним связанных, вздохнул и с дерзновением, уповая на помощь Божию, продолжаю, повинуясь непреодолимому сердечному зову.
Мне повезло. Не всем так везет. Большинство людей мучительно ищут своего старца, которому можно довериться полностью и без сомнений, как доверяет младенец своей матери, прижавшись к ней и ощущая ее теплоту и любовь, испытывая чувство покоя и полной безопасности, замирая от чувства восторга и безмерного счастья. Кому из нас не знакомо это яркое чувство из детства? Если поискать основательно, то даже самый окаменелый человек может найти хоть что-то в остатке где-нибудь в самых дальних и давно непосещаемых закоулках души. И останется только протянуть руку, и вот оно засияло, заискрилось – Царствие Небесное. Потому, мыслю, «собственный старец» – великое счастье, если «нашелся». А уж если кто, к тому же, особо и не искал, так это великое чудо. Но как бы ни происходило – несомненный подарок от любящего Бога. Впрочем, и тут остается если не сомнение, то опять же некоторое смущение, потому как еще святитель Игнатий (Брянчанинов) высказывал мысль, что в наш исторический промежуток времени не следует искать старца, чтобы, отвергнув свою волю, во всем следовать его благословению. Ведь ныне окончательно оскудело духовное начало в человеках, и настоящего духовного руководителя практически найти невозможно. Святитель дает и «рецепт», как поступать ищущим Бога: вникать в наследие святых отцов и ими, рассуждая, руководствоваться, а не тратить всуе свои душевные силы, которых и так ничтожно мало, изнывая в поисках духовного наставника. Вот такое великое сиротство, видимо, свойственно нашему времени.
Порой события в жизни складываются неожиданно вовремя и дают мощный толчок к продолжению богоискательства с удвоенной силой. Так и случилось в этот раз: через труды святителя Игнатия в алтаре моего сердца как центральная фигура водрузился Христос, засияла и личность самого архиерея, а в душе разлился мягкий свет любви моего духовного отца. Картина была, казалось, проста и идеальна. Но не все так уж лубочно-умилительно в нашей земной жизни.
Увы, все эти чудесные превращения приходились на самое начало 1990-х годов. Пришла лютая зима, температура падала порой ниже сорока градусов, к вечеру город цепенел, улицы пустели. Темнело рано, освещение на улицах не работало, еда в магазинах стремительно дорожала. В домах либо прорывало отопительные батареи, либо по ним поступала еле теплая вода. Утром люди просыпались в выстуженных квартирах с промерзшими стенами, на которых через обои местами проступал ледяной иней. Вывоз мусора был нерегулярным, мусоропроводы в домах забиты.
Вечером, взяв ведро с содержимым, я направился к ближайшей помойке около дома. Открыв дверь подъезда, очутился на улице, осторожно сделал вдох, опасаясь обжечь легкие ледяным воздухом, и поплелся к виднеющимся невдалеке мусорным бакам. Темно, жутко холодно, безлюдно, страшно. Вывалил мусор в переполненный контейнер, из которого он, соскользнув, моментально оказался на земле. С безразличием понаблюдав эту картину, почему-то оглянулся, видимо, из-за безотчетного страха, который нарастал с момента появления на улице.
Я увидел с десяток собачьих глаз, неотрывно следящих за мной, безумных, не похожих совсем на глаза тех бродячих животных, забитых и страдающих, которых так много в наших городах. Эти глаза были совсем другие: непреклонные, решительные, безжалостные, готовые к нападению и уничтожению врага. Отчаянные были глаза. Бродячие дворняги действовали слаженно и обдуманно, заключая меня в круг, тем самым отрезая все возможные пути к отступлению. И они приближались. Круг медленно сужался. Несмотря на панику, которая меня охватила, я тут же понял причину такого поведения животных – я вторгся на их территорию. В это ужасное время помойка была единственным местом, где бедные животные могли найти хоть что-нибудь съедобное. От этой помойки зависела их жизнь. Меня приняли за конкурента, покушающегося на их собственность. Медлить было нельзя. Взмахнув ведром, бросился на прорыв в сторону дома, в ту же секунду с воем стая бросилась на меня. Удача сопутствовала, без потерь я добрался до подъезда. Дверь громко хлопнула за мной, и, опустившись без сил на корточки, я зашелся в приступе истеричного смеха. Причина последнего мне была совершенно очевидна – я смеялся над собой! Ведь вся моя жизнь уже давно была точная копия произошедшего. Я стоял посреди круга нападающих, озлобленных и беспощадных, временами уподобляясь им, и бился за свой «кусок» из любой «помойки». И эти существа ведь раньше были мирными и, хоть не без лукавства, но добрыми людьми. Что же с нами всеми стало? Какие же лютые холода посетили наши души? Смех сменили рыдания, не знаю уж, от жалости к себе или к окружающим. Однако надо было жить дальше. Я рассказал эту историю, чтобы было понятно то время, в которое мне повстречался мой духовный наставник.
***
Первая наша встреча произошла, казалось бы, обыденно и мимолетно. В то время мне было чуток за тридцать, ему – чуток за шестьдесят лет. Работал я хирургом-дежурантом в небольшой больнице недалеко от Санкт-Петербурга, и путь к месту службы лежал мимо храма, который пребывал практически в развалинах, но быстро восстанавливался. Имея уже обыкновение перед службой останавливаться и заходить в храм для краткой молитвы и благословения священника, я толкнул тяжелую дверь и оказался внутри помещения церкви. Перекрестился, глаза привыкли к полутьме: на солее стоял незнакомый мне батюшка, который был занят тем, что гасил лампадки иконостаса. Священник невысок ростом, полноват, весь какой-то «кругленький», по-домашнему уютный. Волосы на главе длинные, растрепанные, поредевшие, борода тоже длинная, хоть и не густая. Приложившись к образу Николая Чудотворца, я подошел поближе и стал ждать, когда батюшка закончит свое дело. Наблюдал за ним охотно, с удовольствием и некоторым восхищением. Меня всегда поражало и захватывало, когда я видел, как самое маленькое, незначительное, казалось бы, дело наполнялось глубоким смыслом, сильными переживаниями, если оно совершалось как осознанное служение Творцу: священник торжественно подходил (даже сказал бы – шествовал) к очередной иконе, торжественно крестился, склоняясь в неспешном поклоне, сосредоточенно шептал слова молитвы и тушил лампаду. Я замер, залюбовавшись происходящим, уже совсем забыв о цели: всего лишь получить благословение перед началом дежурства.
– Ты рабочий? – неожиданно звонкий и громкий голос прозвучал совсем рядом.
Это был то ли вопрос, то ли утверждение, понять было трудно. Батюшка, как-то очень «широко» и незаметно шагнув, моментально переместившись в мою сторону, оказался рядом. Неожиданность ситуации повергла меня в замешательство. Однако само это замешательство было странное и скорее развеселило, чем расстроило. Из-под стекол стареньких очков на меня смотрели озорные лучащиеся глаза. Весь этот эпизод был нетипичный и совсем не вязался со строгим и недоступным образом «настоящего» священника, который уже стойко успел сформироваться в моей душе. Тут-то и случилось по-настоящему чудесное: глаза наши встретились, а моя душа внезапно взорвалась такой жизненной силой, что удержать ее внутри не было никакой возможности. Все внутри заискрилось, запенилось, переливаясь яркими красками, нескончаемым потоком хлынуло наружу натурально физическим образом. Как Моисей, приблизившись к мертвой скале, ударил в нее посохом, и из нее хлынул поток воды, так после малозначащих слов священника раскрылась и ожила моя мертвая душа, удивив неожиданностью своего чудесного превращения. Волна постепенно схлынула, и я обрел способность к ответу. Оглянулся вокруг – в храме было пусто, только мы вдвоем. В полутьме мирно, не спеша потрескивали свечи. Совсем тихо, ни звука. Я не знал, что сказать. Сбивчиво объяснив, кто я и в чем нуждаюсь, получил желаемое благословение и отбыл к месту службы. Впервые меня посетила жизнь и слова Евангелия – «Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк. 15: 24) – прозвучали в душе с великой жизнеутверждающей силой и остались неуничтожимы.
***
С этого момента многое изменилось в моей душе. Она ожила, из нее ушел ужас и растерянность, ушел тот пронизывающий холод и окаменелое нечувствие, что так долго терзали и мучали в эти года лихолетья. Утвердилась вера, часто посещали радость и покой. И еще – любовь и полное доверия к малознакомому новому священнику, что само по себе уже было странно, так как это доверие абсолютно не требовало утверждения опытным путем. Сам же старец всегда оставался как бы в тени, давая всемерно место Христу. Слова священника – всегда краткие, но сказанные с удивительной силой и убежденностью – воодушевляли прихожан, возрождали надежду, укрепляли веру в Христа, звали в Мир Горний. Проповеди – простые и всегда от сердца – временами прерывались от переизбытка чувств священника. Он останавливался, дыхание перехватывало, на его глазах появлялись слезы, потом он целовал крест и только тогда мог продолжить говорить. В этот момент внимающие начинали плакать. И слова, хоть и простые, но попадали точно в сердца прихожан. На исповеди плакали все. Слезы ручьем текли по щекам, душу посещала неизъяснимая радость, а тело – покой и теплота. Мы практически и явно испытывали чувство очищения от греха, что приносило ощущение безграничной свободы.
С чувством любви тоже происходили странности. Раньше я как-то не задумывался над теми чувствами, которые испытывал к ближним. Если рядом было приятно находиться, часто просто выгодно, чтобы что-то получить от человека, то вот это и было то чувство, что определял как чувство любви. Приходится признать, что сам человек, его личность меня совершенно не интересовали. И самое неожиданное, что и Сам Христос мне был неинтересен. Интересно было то, что я мог от Него получить: пришел на литургию, помолился (а уж что нерадиво молился, так то не было для меня секретом), получил некоторое облегчение души, вышел из храма, даже не поблагодарив Бога за то чудо, что Он совершил, и тут же все забыл. Вот такая грустная картина получалась: что какой-нибудь человек, от которого получал деньги, к примеру, что Бог, который заботился обо мне от рождения, – все едино, все без разницы. От осознания моего бедственного устроения, которое постепенно стало «прилипать» ко мне после первой встречи с новым батюшкой, я впал в большое смущение и не находил покоя, разве что рядом с ним.
***
В то время прихожан на службах было мало – человек пятнадцать, чуть больше – по воскресным дням. Я работал дежурантом сутки через трое, так что времени присутствовать на литургии у меня было достаточно. Этим я и воспользовался, всеми силами моей души прилепившись к священнику. Вскоре он сам в разговоре, как ответ на просьбу разрешить мои затруднения, сказал: «А ты скажи, что твой духовный отец говорит так-то и так-то». «Ага, значит, признал», – пронеслось в голове. Я был не против. С ним было всегда тепло, спокойно и радостно, и мысли темные не терзали совсем. Кто же откажется от такого общения? Служили литургию в почти пустом храме, потом все стайкой шли в домик при церкви, где был уже готов обед и нас ждала неспешная застольная беседа и общение. Это был чудесный сказочный мир. Мир простой и не лукавый. Мир, где главное в жизни воспринималось естественно, безоговорочно, а второстепенное вершилось как бы само по себе без усилий и особого внимания с нашей стороны. Вопросы духовного плана разрешались неожиданно просто по искренности нашей веры и полного доверия к батюшке. Получалось это примерно так:
– Батюшка, измучился я совсем, прихожу в храм и как ни посмотрю на кого, то все кривые да косые. Сил больше нет, как тяжко.
Священник замирал на секунду, и после короткой паузы следовал ответ уже как бы между прочим, как маленький незначительный штришок в картине мастера, но изменяющий всю перспективу восприятия:
– А ты не смотри.
В который раз в душе вскрывается огромный гнойный нарыв точным взмахом руки ювелирного хирурга, уходит боль, так долго терзавшая душу и даже само тело. Ясность, покой, торжественность, но совершенно естественная – иначе и быть не могло.
Люди притекали в храм стремительно. Вот уже почти невозможно подойти к батюшке за многолюдством страждущих. Везу его домой после службы. Батюшка усталый, молчалив, но совершенно мирен и спокоен. А другим его я никогда и не видел. Моя душа продолжает жадно впитывать моменты общения, близости к старцу, радуется и искрится. И слова уже и не нужны, только бы быть рядом. Состояние полного счастья.
– Батюшка, старенькие прихожане смущены, просили пожаловаться, что не могут уже и подойти к вам. Отпихивают их новенькие.
Он улыбается:
– Андрюша, передай им, что вы все, старенькие, уже сами ножками можете ходить, а вот новенькие совсем немощные. Молитесь за них, они сильно нуждаются.
Передаю его слова, люди улыбаются, смущение покидает их сердца. Опять все просто, и даже решение этой проблемы происходит само собой, не внося значимой тревоги в душу. Только, может быть, батюшку немного жалко – какой непомерный груз он взваливает на свои плечи! Сотни и тысячи плачущих, растерянных, истерзанных болью душ притекают к нему за помощью и поддержкой. И каждому надо отдать часть своего сердца. И только он знает, что это значит и как это сделать. И, конечно, жалко притекающих страждущих. Сердце сжимается и отдается пронзительной болью, когда их видишь: Господи, помилуй.
***
Бледная, исхудавшая, сгорбленная прихожанка преклонных лет, еле передвигая ноги, наконец-то подходит к старцу:
– Батюшка, помоги, измучила болезнь, – голос срывается, переходя в плач. Опять мое сердце наполняется жалостью, из которой летит молитва о страждущей. Молитва рождается без моей воли, без самопринуждения, как совершенно естественный порыв, кружит, тянется ввысь. Батюшка стремительно накидывает епитрахиль на страдалицу. «Как-будто ребенок сачком поймал прекрасную бабочку» – проносится в голове неуместная ассоциация, а дальше четко и утверждающе: «ловец человеков». Звучит краткая молитва о здравии, и в тот же миг ощутимо храм полнится невидимой животворящей силой. Слышу слова старца:
– Ну вот, теперь будешь здорова, – он улыбается, лицо прихожанки розовеет, нет ни капли бледности. Она выпрямилась и уверенно двигается. Я украдкой осмотрелся: кажется, никто не заметил за суетой после службы.
Едем домой:
– Отче, прихожанка болящая правда выздоровела, или мне это привиделось?
Мой вопрос и сомнения понятны, ведь те чувства, которые я пережил, мне были совсем незнакомы и, в общем-то, и не предвиделись. Я даже не подозревал, что они существуют. И, конечно, им доверия нет.
Он опять улыбается:
– Правда Андрюша, правда.
Мы замолкаем.
Сам батюшка говорил, что изумляется тем переменам, которые происходят в храме с людьми: «Приходит на службу человек черный, как обугленная головешка, глядишь – через некоторое время светится, как солнышко». И действительно: мало того что перемены в людях бывали очень заметны, но и сами люди сближались по приобретению мирного устроения.
***
Один случай запомнился особенно. Два авторитетных бизнесмена имели большие претензии друг к другу, и само это противостояние в городе было широко известно и грозило переходом в открытую войну. Не забывайте, что на дворе шли «лихие девяностые». И вот – происходило это на моих глазах – встречаются они на литургии, где служил старец. Честно говоря, смотреть на эту встречу было забавно, несмотря на трагичность самой ситуации. Авторитетов начинает трясти, они бледнеют от ненависти, сжимают кулаки, но, еле сдержавшись, расходятся по разным углам храма. После причастия один из них подходит ко мне в состоянии полного смущения и, будто жалуясь, рассказывает то, что я и так видел. Вне храма их ждут вооруженные телохранители. Советую поговорить с оппонентом прямо сейчас, на улице. Все улаживается легко и быстро. Все живы, и жизнь продолжается. Вот мыслю, что если бы не было этой «случайной» встречи в приходе старца, то все могло бы кончиться большой трагедией и человеческими жертвами. Ведь за каждым из этих бизнесменов стоял большой коллектив, сотни людей и их семьи. Сколько крови могло бы пролиться, сколько пролилось бы слез, сколько бы судеб было бы переломано? И вроде бы эта счастливая встреча произошла действительно чисто случайно, и батюшка тут был совсем ни при чем. Привел тут самый явный, грубый пример того, что происходило. Но если смотреть внимательно и изнутри, а не быть поверхностным и внешним, то такие случаи были повсеместны и ежеминутны среди чад старца. Стоило только соприкоснуться с человеком и узнать, что у нас общий духовный отец, как тут же возникало доверие, любовь и радость в общении.
***
Как-то, спеша на дежурство в больнице, я стал свидетелем дорожно-транспортного происшествия. Джип сбил человека преклонного возраста. Конечно, как врачу, мне пришлось остановиться и помочь пострадавшему. Автоматически я стал и свидетелем аварии. Оказав первую помощь, дождавшись приезда машины скорой помощи, я дал свои координаты хозяину джипа и продолжил свой путь, совершенно забыв о происшествии. Через неделю виновник ДТП вышел со мной на связь. Требовались мои показания в милиции. Мы с ним съездили в отделение, и мое свидетельство стало решающим, оправдавшим человека, который был за рулем. Через некоторое время – опять звонок с сообщением, что дело закрыто, и его короткий вопрос:
– Как тебя благодарить?
Отмахнулся:
– Меня не за что, Бога благодари, – произнес формальную фразу.
И вот тут разговор принял неожиданное продолжение:
– Благодарить Бога – как? – Тон был серьезным, и человек явно находился в ожидании ответа. Я несколько опешил от четко поставленного вопроса, но, собравшись, ответил, что в моем храме в воскресение будет литургия, что жду его утром около церкви. Он коротко произнес:
– Буду, – и повесил трубку.
Однако я все-таки был удивлен, когда, подъехав к храму, увидел припарковавшийся невдалеке джип, из которого появился мой новый знакомый. Я просто забыл о нашей назначенной встрече. Видимо, потому что не встречал ситуации, когда так быстро люди притекали к Богу. И потому, видимо, так легко выкинул наш телефонный разговор из памяти, посчитав его несущественным. Мало ли кто что болтает?
Мы вошли внутрь. Литургия еще не началась. Старец был в алтаре, совершая проскомидию, в полный голос поминал прихожан. У аналоя стоял незнакомый мне священник и принимал исповедь. Мой новый приятель неожиданно выдал: «А я знаю этого батюшку!» Опять удивил, ведь до сего дня он никогда не был на литургии и храм практически не посещал. Он пошел исповедоваться и после довольно долго разговаривал с незнакомым священником, стоя у аналоя. Сам по себе факт присутствия в нашем храме «постороннего» иерея был обычным делом. У старца много духовных чад из клира, и они регулярно навещают своего духовного отца, сослужа ему.
После литургии мой знакомый поведал историю первой встречи с этим священником. Не так давно отошел ко Господу родственник рассказчика в одной из деревень Ленинградской области. Тот мой знакомый поехал на похороны. Прибыв в дом покойного, он застал соседей, которые были явно не очень трезвы, бесцельно шатались по дому. Сама обстановка была тягостная, в воздухе парил дух бессмысленности и уныния. Вся природа знакомого протестовала, и он постепенно пришел в состояние возмущения. Появилась стойкая уверенность, что тут нужен священник. Поймав кого-то из односельчан, с трудом получил информацию, что, мол, попа в деревне нету, а бывает он в соседнем селе, до которого несколько десятков километров, да и то непонятно, можно ли его там застать или нет, потому как живет поп в Санкт-Петербурге и в селе бывает наездом, то есть редко. Уже темнело, но, видимо, сердечное желание проводить усопшего в последний путь достойно у моего знакомого было так велико, что он тут же сел в машину и отправился по бездорожью на поиски священника, не имея даже его адреса, практически в никуда. И как ни странно, все сложилось. Он не только нашел того батюшку, но и привез его в деревню. Родственника отпели, проводили до могилы по-человечески.
Вторая же встреча со священником произошла в стенах храма моего духовного отца. Отец Геннадий (так звали «незнакомого священника») в те годы был занят созданием квартиры-музея святого праведного Иоанна Кронштадского. И мой знакомый много потрудился во славу Божию на этом поприще. Позже квартиру-музей посетил старец, и отец Геннадий подарил ему прекрасную, богато украшенную епитрахиль зеленого цвета. Уже потом старец рассказал, что в молодости, когда он уже был рукоположен в иереи, ему приснился необыкновенно яркий сон, как святой Кронштадский подвижник награждает его епитрахилью. Епитрахиль во сне была зеленого цвета, точь-в-точь такую и подарил ему отец Геннадий. Рассказывая этот случай, батюшка просто сиял от счастья, усматривая в этих эпизодах, так далеко по времени отстоящих друг от друга, несомненную связь и милость Божию и особое благословения святого.
Если я правильно понимаю, то отец Геннадий до сего дня не знает в полной мере, какое участие принял в эпизоде жизни старца, когда праведный Иоанн Кронштадский через него послал весточку своему тезке и чудесный подарок, обещанный много лет назад.
Вот так вот вязались люди, ловились человеки, множилась Любовь, пребывая в приходе тихим и, на первый взгляд, незаметным образом. И то, что посторонним показалось бы откровенным чудотворением, если бы они хоть немного были повнимательнее, то для нас, чад старца, было обыденной, естественной, абсолютно нормальной жизнью. Никто и не мыслил, забыли, что можно жить как-то иначе.
***
После совершенного восемь лет назад аборта моя знакомая страдала от бесплодия. Были использованы все возможные лечения, потрачены огромные деньги, но заключение множества специалистов было категорическим: беременность невозможна. Страдалица и ее муж находились в постоянном унынии по этому поводу. Рассказывая мне про свою беду, женщина плакала и который раз смотрела на врача, то есть на меня, с непонятной мне надеждой. Ну, что тут скажешь? Если уж специалисты по женским болезням помочь не могли, то что мог сделать простой хирург, чем обнадежить? Не лучше ли смириться? Пытаясь донести им эту мысль, я вдруг совершенно неожиданно прочувствовал всю глубину покаяния этой рыдающей женщины, всю боль изнемогающего сердца. Меня неожиданно подхватила какая-то странная волна, а слова полились сами собой: «Будет вам ребеночек, – произнесли мои губы, – надо ехать к моему батюшке, он помолится – и будет». Я понимал, что говорю странные вещи, но остановиться уже не мог.
Глаза моих собеседников посветлели, надежда, очевидно, опять овладела их сердцами. А мои мысли приняли совсем другой оборот: что ж это я наделал, как мог такое от имени батюшки пообещать? Как мог подать людям надежду там, где ее просто не могло быть? Я находился в сильном смятении и чувство вины, своей «никуда-не-годности» охватило сердце. Укоряя себя, проплакал до следующей литургии, и вот в таком подавленном состоянии, практически уничтоженный, предстал перед Господом, а после литургии и перед духовным отцом, объясняя нужду моих знакомых. Батюшка улыбнулся, потрепал меня по голове, прозвучало короткое: «Не плачь», – и велел подвести просящих. Разговор был короткий и простой: «Ребеночка хотите? Будет ребеночек, Господь милостив. Только не забывайте благодарить за это Бога». Быстро благословил и отпустил с миром. Слова были точь-в-точь, что вырвались из моих губ. Будто я сказал то, что внушил добрый мой пастырь.
Через месяц на очередной литургии муж, подбежав ко мне, лихорадочно сообщил: жена беременна. «Вот и славно», – буркнул я, совершенно уже успокоившись, и вдруг проговорил: «Сына Иваном назовешь, в честь старца». А сам подумал: ну, кто ж меня за язык-то тянет? Совсем из ума выжил. Лучше бы молчал. Но как-то смятения уже в душе не ощущалось. Однако все так и вышло. Родился мальчик, назвали Иваном. Крестил наш батюшка.
***
«Человек – загадка», – говорит мой духовный отец. При этих словах он уносится в какие-то незнакомые мне дали, на лице появляется любящая улыбка, а в сердце внимающего отверзается бездонная глубина человеческой души, от созерцания которой перехватывает дух. Может, я и ошибаюсь, но мнится, что я эту загадку души моего старца разгадал. И ответ ошарашивает своей простотой: он просто имеет Любовь. Именно эта Сила притягивала нас в лихие 1990-е, когда мы замерзали, умирали душами, превращаясь в диких голодных зверей; именно Любовь, а не прозорливость или чудотворения разные, объединяла нас под широко раскинутыми крыльями нашего духовного отца и тогда, и по сей день. А мы, бедные, хоть инстинктивно и тянемся к Любви, но представление о Ней имеем самое туманное. Все, что мы называем любовью, к Любви Христовой никакого отношения не имеет. Это чувство совершенно нами не найдено. Уж не говорю о том, что оно нами не исследовано и не стало той силой, что нас соединяет, той силой, что побуждает нас к действию, той силой, которой побеждается наша падшая природа, тем могучим всепоглощающим огнем, что должен гореть в сердце христианина. И что самое необъяснимое и удручающее – что мы и не хотим искать эту Силу, отвергая простой способ ее стяжания. Есть только одни двери к Богу – двери покаяния.
Сколько раз в храмах звучат проповеди, сколько говорится лишних слов, но крайне редко можно услышать слово о покаянии. Когда проповедует мой батюшка, то о чем бы он ни начинал говорить, всегда проповедь заканчивается призывом усилить покаяние – истинную панацеею от всех болезней. Ну, не хотим мы быть здоровыми, не хотим. А ведь так проста и понятна эта мысль: «Покаяния отверзи ми двери». Дверь, что ведет на территорию Любви.
Помилуй нас, Господи.
P.S. Когда я покидал Санкт-Петербург двадцать лет назад, старец попросил молитв о себе и родных, написав маленькую записочку. Вот она:
О здравии
протоиерея Иоанна
м. Нины
иерея Александра
м. Веры
мл. Иоанна
Ольги
Серафимы
отр. Елизаветы
отр. Андрея
Об упокоении
Георгия
Ольги
Алексея
Татьяны
Записка эта с тех пор лежит у меня на домашнем аналое. На стене висит портрет старца, много лет назад написанный внуком отца Иоанна – отроком Андреем. Портрет – подарок моего духовного отца. А его слова: «Держитесь веры православной, в ней же есть спасение», – остаются неизгладимой печатью в моем сердце.
26 ноября 2021 г.
Источник:https://pravoslavie.ru/143121.html
