Храм Новомучеников и Исповедников Российских в Строгино

Священномученики Иаков (Маскаев), архиепископ Барнаульский, Петр (Гаврилов) и Иоанн (Можирин), преподобномученик Феодор (Никитин), мученик Иоанн (Протопопов)

Священномученик Иоанн родился в 1870 году в селе Софьино Тамбовской губернии в семье крестьянина Михаила Можирина. По окончании среднего учебного заведения Иван Михайлович был рукоположен в сан священника. В 1931 году отец Иоанн был арестован и заключен в концла­герь. По возвращении из заключения он стал служить в храме в селе Старо-Белокуриха Алтайского края. Незадолго до нового ареста отца Иоанна постигло большое искушение, по поводу которого он писал 4 сентября 1936 года священнику Даниилу Носкову: «С самого начала поступления на Белокурихинский приход тяжелая картина, тяжелое впечатление отзывались в моей душе и сердце. Теперь казалось, что дело устроилось. В воскресные дни, а в особенности в великие праздники, когда больше бывает молящихся, стало раздаваться под сводами храма живое пастырское слово – об устроении жизни прихожан по заветам Христа. И в эти минуты мне чувствовалось, что мои уста глаголят от избытка сердца. Но увы, наверно не придется отслужить ни одной литургии, так как церковь требуют освободить для засыпки хлеба, как и в прошлом году. Провидение снова оставляет меня без службы. Все эти действия лишают нас права отвергать промыслительные действия Бога и обязывают нас к осторожности в сужде­ниях о том, что невозможно для нашего разума узнать».

23 сентября 1936 года власти арестовали священника, заключили в тюрьму города Бийска и сразу же приступили к допросам.

– Сколько времени вы жили в Смоленском районе?

– В Смоленский район я прибыл после освобождения меня из лагерно­го пункта на станции Яя в 1933 году. Освобожден я был по инвалидности как нетрудоспособный. С 15 июля 1933 года я начал служить священником в Смоленском районе. Служил в селах Ново-Смоленское, Смоленское, Старо-Тырышкино.

– Имели ли вы знакомых в Смоленском районе до приезда в него?

– Знакомых никого не имел.

– Почему после освобождения из лагерей вы избрали местом своего жительства Смоленский район?

– Я, будучи освобожден из лагеря как нетрудоспособный, должен был отбывать вольную ссылку три года в Западной Сибири. Местом отбывания ссылки был назначен город Бийск. Бийский отдел ОГПУ определил мне место жительства в Смоленском районе, куда я и явился.

– Назовите ваших хороших знакомых в Смоленском районе.

– Хорошо знакомых у меня в Смоленском районе не так-то много. В селе Смоленском я знаю священника Даниила Матвеевича Носкова. В селе Старо-Тырышкино знаю Митрофана Гавриловича Белгородцева, цер­ковного старосту Степана Семеновича Кащеева, крестьянина-едино­лич­­ника, и Павла Яковлевича Труботурина, секретаря церковного совета.

– Расскажите, при каких обстоятельствах и где вы познакомились с перечисленными выше лицами.

– В 1933 году я был на базаре в селе Смоленском. Идя по базару, я уви­дел человека, идущего в сиблаговской одежде. Остановив его, я спросил: из Сиблага? Он мне ответил: да. На мой вопрос, кто такой, мне последовал ответ, что священник по фамилии Носков, сослан в Смоленский район для отбытия ссылки. До зимы 1933 года я Носкова нигде не встречал. Служил же я священником в селе Ново-Смоленском. Зимой 1933 года, в каком меся­це, не помню, ко мне пришел монах, отбывавший со мной наказание в Сиблаге. Звать этого монаха Василий Федорович, фамилию не знаю. Этот монах, придя ко мне, сказал, что он пришел от Носкова, который назначен архи­ереем благочинным. Носков как благочинный послал его по селам брать на учет священников. Точно не помню, ночевал этот мо­нах или нет, знаю, что он от меня ушел в село Анутское. Настоящее мое знаком­ство с Носковым относится к началу 1934 года, то есть к тому времени, как я переехал служить священником в село Смоленское. После закрытия каменной церкви в селе Смоленском я перешел служить священни­ком в молитвенный дом в селе Смоленском, где служил и Носков. С тех пор я считаю Носкова своим хорошим знакомым.

– Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении в том, что вы являетесь активным участником контрреволюционной группы? Участ­вовали на сборищах этой группы у Даниила Носкова? Высказывали свои антисоветские взгляды, предлагали вести организацию недовольных лиц на вооруженное восстание для свержения советской власти?

– Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю, так как ни в какой группе, ведущей антисоветскую работу, не состоял.

– Вы у Носкова часто бывали в селе Смоленском?

– Знаю я Носкова с 1934 года, то есть с того момента как он приехал в село Смоленское. Поправляюсь, с того момента, как я стал служить священником в селе Смоленском, я служил в каменной церкви, ныне закрытой, а Носков служил в деревянной. Живя в одном селе, я посещал Носкова.

– Посещая Носкова, вы имели с ним разговоры о жизни колхозников и единоличников села Смоленского?

– Разговоры о жизни крестьян у нас с Носковым, конечно, были, но эти разговоры были в плоскости того, что верующих с каждым годом становится меньше. Говоря об этом, мы толковали, что те крестьяне, которые в колхозе, они не ходят потому, что заняты работой, а вот почему не ходят в церковь единоличники, мы додуматься не могли. В другой какой-либо плоскости у нас с Носковым разговоров не было.

– Следствию известно, что вы с Носковым говорили о том, что среди крестьян есть много недовольных советской властью и что этих недовольных нужно приблизить к церкви.

– Таких разговоров с Носковым не было.

– Вы говорите неправду, так как с Носковым вы довольно часто говорили на политические темы, обсуждали прочитанное из газет о событиях в других странах, говорили, что война с СССР неизбежна, и переворот должен быть.

– Никогда с Носковым на политические темы не говорили.

– Вы в июле 1936 года заходили к Носкову?

– Какого числа, не помню, но в июле 1936 года у Носкова я был. Захо­дил я к Носкову, по-видимому, узнать, какой он получил ответ на поданное им заявление об освобождении, так как я имел в виду после его освобождения занять его приход.

– Когда вы зашли к Носкову, то кто был у него?

– У Носкова в это время сидел священник Николай Пальмов и какой-то крестьянин из села Ново-Белокуриха, но фамилии этого крестьянина я не знаю, узнал я, что он из Ново-Белокурихи потому, что он пришел вместе с Пальмовым регистрировать его в это село. И больше, кажется, не было никого.

– О чем в это время вы говорили?

– Разговор был на разные обыденные темы. Во время этих разговоров коснулись вопроса и о новой конституции. Я стал говорить, что по новой конституции будут предоставлены права выбора и священникам, но здесь же сразу сказал, что в этих правах не нуждаюсь, так как я никогда не ходил на выборы и не пойду, мое дело исправлять религиозные обряды. Даль­ше коснулся вопроса, что при новой конституции будет разрешено сво­бодное проведение митингов и собраний, а будут ли разрешены крестные ходы, не сказано. Каких-либо серьезных подробностей мы не касались, и обсуждать конституцию мы не обсуждали.

– Вы говорите неправду, так как во время этой беседы, касаясь новой конституции, вы высказывали свои взгляды, что использовать эту конститу­цию можно хорошо после ее утверждения, собирать крестьян, проводить от­крытые митинги и организовывать население для открытия новых цер­квей.

– В таком разрезе мы по вопросу о новой конституции не разговаривали.

– Во время этой беседы вы касались и международного положения. Разбирая последние события, лично вы и Носков высказывали свое мнение о неизбежной войне иностранных государств с СССР и восстания во время войны внутри страны.

– Об этом у нас разговоров не было.

– Следствию известно, что вы разговоры о войне внутри СССР вели не только с Носковым, Пальмовым, а даже и среди крестьян, которых сво­ими разговорами обрабатывали в антисоветском духе. Почему вы это скры­ваете от следствия?

– Разговоров о предстоящей войне СССР с другими странами я нигде ни с кем не вел.

– Вы опять говорите неправду. Вам предъявляется протокол допроса свидетеля Степана Кащеева, который на допросе показал, что он заходил к вам на квартиру, когда вы жили в церковной сторожке, слышал от вас, что при советской власти жить стало плохо, кормиться стало нечем, колхозники сидят голодом. Тут же добавляли Кащееву, что жизнь скоро переменится, так как будет война и Япония свергнет советскую власть.

– Таких разговоров я с Кащеевым не имел, хотя Кащеева знаю хорошо. Жить мне было не так-то плохо, и обижаться мне на жизнь не приходи­лось.

– Вы жили в селе Старо-Тырышкино Смоленского района?

– В селе Старо-Тырышкино я жил с 1 августа 1935 года по 15 июня 1936 года. С 1 августа до 12 декабря 1935 года я там служил священником. В декабре месяце после закрытия церкви я в этом селе жил без работы.

– Жителя села Старо-Тырышкина Митрофана Белгородцева вы знаете?

– Знаю, так как он был сторожем церкви и был церковным старостой. Белгородцев колхозник.

– Имели вы с Белгородцевым разговоры о том, что скоро будет война и колхозников за то, что они не хотели жить единолично, будут убивать?

– Таких разговоров у меня с Белгородцевым никогда не было.

– Вы говорите неправду, так как Митрофан Белгородцев нами допрошен, по этому вопросу он показал, что в один из воскресных дней в марте 1936 года в церковную сторожку пришли он, Кащеев, Летягин и ряд женщин. В разговорах с ними вы стали говорить, что при советской власти жить стало плохо и особенно плохо живется колхозникам. Потом сказали, что скоро житье переменится, так как власть свергнут, колхозов не будет.

– Таких разговоров я ни с Кащеевым, ни с Белгородцевым не вел.

– Вы напрасно встаете на путь отрицания этого, так как Белгородцев и Кащеев в своих показаниях, которые вам были зачитаны, подтверждают ваши разговоры в сторожке. От вас я также требую правдивых показаний.

– Я еще раз подтверждаю свои показания, что таких разговоров с ними не вел.

– Кроме всего этого Захарьин подтверждает, что в то время, как вы бы­­ли у Носкова вместе с Пальмовым, то и там высказывали такие же взгля­ды, что власть будет свергнута и настанут новые лучшие времена. Почему вы все же пытаетесь отрицать то, что вы антисоветски настроены?

– Если я с Пальмовым и был у Носкова, то Захарьина там не видел. Говорить что-либо против советской власти я не говорил.

2 октября 1936 года следователи произвели очную ставку между священником Иоанном Можириным и Степаном Кащеевым, которого следователь спросил:

– Расскажите, когда, при ком и где вы говорили с Можириным о плохой жизни крестьян при советской власти, и что вам говорил Можирин.

– Точно не помню, кажется в январе или феврале 1936 года, я зашел к Можирину в сторожку. Меня Можирин спросил, что нового в селе. Я ответил, что живем по-старому. После этого мне Можирин сказал, что он недавно ездил в село Смоленское и слышал там, что скоро будет война СССР с Японией. Добавил, что война уже идет, скоро японец возьмет все по Урал в свои руки, и жизнь будет значительно легче, а то ему, священнику, очень плохо живется при советской власти. Когда я спросил, откуда все это ему известно, он ответил, что читал в газетах.
Следователь, обратился к священнику Иоанну:

– Следствием устанавливается, что вы, будучи антисоветски настроены, воспитывали в таком же духе и крестьян, распространяя всевозможные провокационные слухи, о чем подтверждает и свидетель Кащеев. Требую от вас откровенных показаний о ваших антисоветских действиях.

– Когда Кащеев был избран представителем для ходатайства об откры­тии церкви, мы ходили с ним вместе. Значит, он также мог бы знать те же новости, которые слышал и я. Помню, что Кащеев мне говорил, что он в газетах читал о скорой войне. Я же с Кащеевым в разговоры не вступал, а только говорил, что войны с Советским Союзом быть не может, так как советская власть сильно вооружена и вступить в войну с ней побоятся, а о том, что крестьянская жизнь плохая, я ему не говорил.

– С какого времени вы знакомы со Степаном Семеновичем Кащеевым?

– Знаю его с 1936 года, то есть с того момента, когда он был выбран религиозным обществом села Старое Тырышкино уполномоченным по ходатайству об открытии церкви, которая была закрыта на ремонт.

– Какие у вас с Кащеевым были разговоры во время его посещения вас, кроме церковных вопросов?

– С Кащеевым у меня были разговоры только на церковные темы, о том, как собрать денег на ремонт церкви, куда подавать заявление о разрешении открыть церковь.

– Вы говорите неправду, Кащеев в своих показаниях прямо говорит, что вы с ним имели разговоры на антисоветские темы, обрабатывали его с расчетом привлечь в повстанческую организацию. В январе 1936 года Кащеев вами в вашей квартире был завербован в организацию, – и следователь зачитал показания Кащеева.

– Это я отрицаю, – ответил отец Иоанн. – Так как ко мне Кащеев при­­ходил как к священнику, разговоров у меня с ним никаких не было, кроме церковных дел.

– Но ведь Кащеев в своих показаниях прямо указывает когда, где и при каких обстоятельствах он вами был привлечен в участники повстанческой организации. После того как вы его привлекли в организацию, пред­ло­жи­ли и ему проводить вербовку новых участников. Выполняя вашу установку, Кащеев ходил и обрабатывал новых участников.

– Нет, этого не было, и виновным я себя не признаю.

– Сколько раз вы присутствовали на контрреволюционных сборищах у Носкова?

– К Носкову я приходил один раз в 1936 году, когда у него был Пальмов. Один раз у меня были Носков с Пальмовым, но это я не считаю сборищами.

– Вы врете. Следствие вас изобличает как участника контрреволю­цион­ной повстанческой организации. По установке руководителя этой организации Даниила Носкова вы проводили вербовку новых участников в организацию. Будете ли вы давать следствию правдивые показания?

– Я намерен давать показания следствию.

– Если вы заявляете, что намерены давать правдивые показания, то следствие от вас требует рассказать о вашей контрреволюционной деятель­ности и о деятельности других участников вашей организации.

– Я контрреволюционной деятельностью не занимался, а о других не знаю, если они вели работу против советской власти, то пусть об этом говорят сами.

– Вы продолжаете говорить неправду. Вам были проведены очные ставки с Жабиным, с Кащеевым и с Захарьиным. Первые двое рассказали следствию, как вы их обрабатывали в контрреволюционном духе, а Заха­рь­ин прямо указал, что вы являетесь активным участником организации. Наме­рены ли вы и дальше запираться?

– Показаний их я не подтверждаю, на меня они показали ложно.

– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности, а также и о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. Вы уличены как активный участник повстанческой организации, и от вас следствие настойчиво требует рассказать о контрреволюционной организации и ее участниках.

– В организации я ни в какой не состоял и о ее участниках не знаю.

– Вам предъявляются показания руководителя вашей контрреволюционной повстанческой организации Даниила Носкова, где он говорит: «Они, то есть Можирин, Пальмов и другие участники организации, приходя ко мне, излагали свои антисоветские взгляды, зная, что и я не советский человек». Будете ли вы продолжать говорить неправду?

– Показания Носкова я отрицаю. К нему я приходил как к благочинному за советом по церковным делам. Никогда антисоветских взглядов я не высказывал.
Через некоторое время следователи снова вызвали на допрос отца Иоанна.

– Дайте показания, кем вы были завербованы в контрреволюционную организацию и когда.

– Меня никто в организацию не вербовал, и дать показания по этому вопросу я не могу.

– Вы говорите неправду. Следствие располагает данными о вашем активном участии в 
организации.

– Я участия ни в какой организации не принимал и дать показания не могу.

– Для уличения вас в неправде вам предъявляются показания обви­няе­мого Даниила 
Носкова: «Участниками организации были: я, Носков, Захарь­ин, Пальмов и Можирин». 
Будете ли вы продолжать говорить неправду следствию?

– Показания Носкова я отрицаю.

– Но ведь Носков прямо указал, что он является руководителем организации, давал вам как участнику организации задания выявлять недовольных, привлекать в организацию.

– Никаких заданий по выявлению недовольных советской властью я от Носкова не получал.

– Вы говорите неправду. Для уличения вас в этой неправде вам предъявляются показания Носкова, где он говорит: «Захарьин, Пальмов, Можирин говорили мне о тех недовольствах среди крестьян, которые они выявляли». Как видите, ваше запирательство ни к чему хорошему не приводит, вы уличаетесь показаниями ваших же соучастников. Не запирайтесь, дайте показания о вашем участии в организации.

– Я уже говорил, что участником организации не был и давать показания в дальнейшем отказываюсь.

– Чем вызван ваш отказ от дачи следствию показаний о контрреволюционной деятельности участников организации?

– Это вызвано тем, что я ни в какой организации не состоял, поэтому дать показания не могу.

– Вам в процессе допроса предъявлялись показания других обвиняемых – Носкова, Захарьина, Пальмова, которые прямо указывают, что вы были активным участником организации. Еще раз предлагаем дать след­ствию правдивые показания.

– Никакого участия в контрреволюционной организации я не принимал. Показания Носкова, Захарьина и других отрицаю.

– Напрасно вы отрицаете. У Носкова вы были, имели с ним беседы на контрреволюционные темы, получали от него установки на проведение контрреволюционной работы. Не запирайтесь, дайте показания об этом.

– Когда я служил в селе Смоленском вместе с Носковым, то виделся с ним, когда же он уехал из села Смоленского, то я бывал у Носкова один-два раза в год. Приходил к нему как к благочинному. В 1936 году я был у Носкова два раза, заходил по церковным делам.

– Вы врете. Разве входило в ваши церковные дела обсуждение проекта новой конституции, которую вы хотели использовать в контрреволюционных целях?

– Верно, это не входило в церковные дела, но мы касались конституции не всей, а только тех пунктов, где говорится об отделении Церкви от государства, о правах и выборности. Ни в каких контрреволюционных направлениях мы конституцию использовать не хотели.

– Как вы хотели использовать конституцию в контрреволюционных целях, об этом следствию хорошо известно из показаний других обвиняемых. Эти показания вам предъявлялись. От вас по-прежнему требуем дать следствию показания о вашем участии в контрреволюционной организации, возглавляемой Носковым.

– Ни в какой организации я участия не принимал и дать показания не могу.

– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности и желании запутать следствие. Вы не хотите давать следствию показания только потому, что скрываете остальных участников организации.

– Я уже сказал, что показания давать отказываюсь, но ни в какой организации я не состоял и о ней не знаю.

– Намерены вы все же давать показания о вашем участии в организации или нет?

– Давать показания не буду – организации я никакой не знаю.
.................................

Автор жития: игумен Дамаскин (Орловский), сайт: www.fond.ru, новомученики.рф.