Житие прпмч. Неофита Осипова (1937)
Даты:
Последние годы жизни Троицкого подворья в Москве перед его закрытием – трагическая страница русской церковной истории. В течение пяти лет подворье было резиденцией Святейшего Патриарха. В храме подворья проходили патриаршии службы. Формально это был главный духовный центр страны. Однако блеск прежней императорской Церкви здесь совершенно не просматривался – обстановка на подворье была домашняя и до грусти скромная. На богослужениях было немноголюдно, присутствовали сам Святейший, сотрудники его канцелярии и монахи Троице-Сергиевой Лавры. Постоянных прихожан было очень мало. Патриарх, как правило, служил в простом подряснике и скромной скуфейке. После службы монахи и приближенные Святейшего разделяли скромную трапезу. В голодные революционные годы на стол строго порционно подавали черный хлеб с соломой и картофель без масла. Сам по себе аскетичный быт был не так тяжел для монахов, как атмосфера постоянной тревоги, в которой жили все насельники подворья. Покушения на жизнь Патриарха, известия о гибели мучеников за веру, приходящие из разных концов страны, усиливавшаяся с каждым днем атака на Церковь в прессе – все это наполняло их сердца дурными предчувствиями. Москвич Никита Окунев в 1922 году посетил подворскую церковь и был ошеломлен пустотой храма во время патриаршей службы: «Боголюбивая» Москва, где же она? Отчего она не потянулась в эти дни именно сюда, в этот русский Ватикан? Ведь все знают, все читают, что на Патриарха спущена вся свора спецов по богохульству. Все смутно ждут крайнего утеснения Святейшего отца. Ясно, что ему подготавливают всякие поношения и лишения, вплоть до «высшей меры наказания». Так чего же не шли взглянуть на патриарха в такие черные и тяжелые для него дни? Разве мало в Москве стариков и вообще почтенных людей, обязательно посещающих воскресные церковные службы? Ну и шли бы, или на трамвае ехали со своих Плющих, Хамовников, Серпуховок, Таганок, Бутырок или Грузин на Троицкое подворье. Шли хоть бы поочередно от каждого прихода по одному приличному пожилому человеку. Тем самым поспорили бы с неверующими, которые теперь очень кричат, да и не без основания, что кончено дело Церкви — распадается она, редеет, вырождается!» Архимандрит Неофит (Осипов) был одним из немногих друзей Патриарха, согласившихся разделить с ним эту непростую, тревожную жизнь. Он был сыном военного фельдшера, родился в 1875 году на окраине Польши — в г. Августове Сувалковской губернии. При крещении его нарекли Николаем. Еще в юности он был довольно нелюдимым человеком, вел уединенный образ жизни, не любил гостей и шумных посиделок – типичный интроверт, и может быть даже социопат… В основном он проводил время за книгами. По духу он был ближе к «архивным юношам» пушкинской поры, нежели к современной ему «декадентствующей» молодежи. В быту он был предельно прост, ограничивал себя малым, строго постился, был убежденным трезвенником. Как успешный и старательный ученик, получил образование за казенный счет. Закончил духовное училище и духовную семинарию в Холме, затем Санкт-Петербургскую духовную академию. За год до окончания академии, в возрасте 25 лет, в 1900 году, принял монашество с именем Неофит. В том же году стал иеродиаконом, а весной следующего года – иеромонахом.
Суровый ректор
По окончании академии новоиспеченный кандидат богословия иеромонах Неофит был призван на работу в систему духовных школ. Впрочем, развитию карьеры постоянно мешали свойства личности. Сурового, неприветливого, непьющего иеромонаха не слишком жаловали семинаристы, уже «избалованные» либеральными и «прогрессивными» профессорами. Так, в течение четырех лет, в 1905-1909 годах, уже будучи возведен в сан архимандрита, отец Неофит возглавлял Самарскую семинарию. «Он стал ректором сразу после архимандрита Вениамина (Казанского), человека мягкого и доступного, и потому близкого ученикам, — пишет автор жития священномученика Неофита, игумен Дамаскин, – Архимандрит Неофит поставил себя довольно строго, и после отца Вениамина за его строгость его не полюбили ученики». На заседании Святейшего Синода в 1909 году член Учебного комитета Савваитский, ревизовавший Самарскую Духовную семинарию, предложил перевести архимандрита Неофита на такую же должность, но в другую семинарию. Тут же архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) предложил сделать «рокировку» – назначить ректора Волынской Духовной семинарии Виссариона (Зорнина) ректором Самарской семинарии, а архимандрита Неофита – Волынской, что и было принято. Однако и в Волынской семинарии у отца Неофита дела не заладились. Ревизовавший Волынскую семинарию статский советник Рункевич отмечал, что «по свойствам своего характера» архимандрит «придавал значение некоторым мелочам и настаивал на непременном их исполнении», что, конечно же, портило его отношения с учениками и преподавателями. Поскольку нравственные достоинства отца Неофита, по мнению Рункевича, были бесспорны, как и накопленный им педагогический опыт, ревизор предлагал оставить его должности ректора. Однако отец Неофит сам попросил об отставке. Он обратился с прошением к архиепископу Антонию, в котором сообщил, что «считает себя в настоящее время физически неспособным управлять многолюдной (600 человек) семинарией и просит дать ему другое послушание по силам». Отцу Неофиту и в самом деле больше подходила работа с книгами и бумагами, нежели роль воспитателя молодежи, что было признано священноначалием. В 1911-12 годах иеромонах Неофит работал в Учебном комитете при Священном Синоде, затем с 1912 года и вплоть до революции – в Санкт-Петербургском духовном цензурном комитете.
«Чуждый элемент»
После февральской революции в церковном управлении наступил хаос. Как и многие сотрудники синодальных структур, не желавшие мириться с диктатом нового обер-прокурора Львова, отец Неофит подал прошение об отставке. Последовали тяжелые месяцы безработицы и безденежья, совпавшие с революционной разрухой в стране. Как человек, не имеющий рабочей профессии, – так называемый «чуждый элемент» – отец Неофит был обречен на голодную смерть. В 1918 году спасением для него оказалось знакомство с новоизбранным патриархом Тихоном. Они познакомились еще в 1890-х годах в Холмской семинарии, когда иеромонах Тихон был инспектором, а Николай Осипов — студентом. Патриарх пригласил отца Неофита на работу в качестве своего секретаря. Отец Неофит согласился, переехал в Москву и поселился на квартире Патриарха, на Троицком подворье.
В поисках заговора
В 1922 году в связи с компанией по изъятию церковных ценностей против Патриарха было возбуждено уголовное дело. 5 мая 1922 года Святейший был приглашен на допрос, а заместитель председателя ГПУ Ягода подписал ордер «на производство обыска канцелярии и управления Патриарха Тихона, Синода и Высшего церковного совета и ареста всех лиц… из числа служащих указанных учреждений». В тот же день все люди, находившиеся на тот момент на Троицком подворье, были арестованы, и среди них архимандрит Неофит. Далее сотрудники ГПУ устроили на подворье засаду и арестовывали всех, кто туда по той или иной причине входил, включая случайных прохожих. В иной день арестовывалось по 28 человек. Всей операцией руководил Тучков. Многих, даже из случайно задержанных, он допрашивал сам. Тучков неспроста тратил так много сил – ему нужно было собрать материал для подтверждения легенды о «контрреволюционной организации», которую якобы возглавлял патриарх Тихон. Арестованные были доставлены во Внутреннюю тюрьму ГПУ, архимандрита Неофита допрашивали три дня подряд, надеясь склонить его как секретаря Святейшего Патриарха к более тесному сотрудничеству с ГПУ или хотя бы к подробным показаниям.
Несговорчивый архимандрит
Представители ГПУ не единожды пытались «наладить контакт» с архимандритом Неофитом и склонить его к сотрудничеству. В частности, одно из таких предложений было сделано через его брата, Константина. Надежда чекистов на брата отца Неофита была связана с тем, что тот был членом партии с 1919 года, вступив в нее во время службы в Красной армии. Кроме того, у него был с братом конфликт, когда Константин Осипов ушел в 1906 году из Духовной семинарии учиться в лицей. В конце 1921 года Константин вышел из партии, заявив, что не согласен с ее политикой относительно Церкви, но все же сохранял пост заведующего следственной частью Объединенного железнодорожного трибунала Александровской и Балтийской железных дорог. Сотрудничать с чекистами в деле, направленном против Церкви, Константин отказался. Арестованный вместе с братом на подворье, он заявил, что «если бы в моей практике трибунальной мне попалось дело об активном противодействии изъятию, я заявил бы председателю Трибунала, и ведение дела просил бы снять, во избежание подозрения в пристрастности». Во время допросов в тюрьме ГПУ Тучкова явно взбесила несговорчивость архимандрита Неофита и его полное нежелание сотрудничать с властью в деле очернения Патриарха. – Какие разговоры у Патриарха Тихона бывают с лицами, его посещающими… вы, как личный его секретарь, должны знать? – спросил Тучков.
– Ни на одном приеме у Патриарха Тихона я не бывал и не видел, кто именно к нему приходит, так как пропускает к Патриарху швейцар Семен Сидорович, предварительно занося прибывающих в книгу, кроме тех посетителей, которые обращаются к Патриарху не в приемные часы. Помню, что такое посещение по делам было от «АРА» для переговоров о помощи духовенству. Приходили они приблизительно месяца три-четыре тому назад.
– Кто еще приходил, кроме «АРА»?
– Кто еще приходил, кроме «АРА»?
– Кроме – не знаю.
– Приносилась ли почта от Евлогия из-за границы, когда и кем?
– Был принесен один пакет приблизительно месяца два-три тому назад, но кем именно приносился пакет, я не помню, и что предпринял Патриарх в ответ на присланный пакет Евлогия, мне неизвестно.
– Кто еще бывал у Патриарха из-за границы?
– Я слышал, что Патриарха посещало Польское представительство, которое добивалось полной независимости Православной Церкви в Польше от Московского Патриарха. Кроме никого не знаю.
– Каким образом происходила рассылка и распространение воззваний Тихона от 15/28 февраля?
– Не знаю, но думаю, что рассылалось через Синод и Епархиальный совет. Сам я воззвания не видел и не читал до сих пор, так как не интересовался, а когда сделал попытку достать для нашего приходского совета (подворье), то не оказалось воззвания в наличности. На следующий день Тучков снова допросил отца Неофита.
– В чем состоят ваши функции как секретаря Патриарха Тихона?
– 1) В записи и регистрации бумаг и резолюций на них – поступающих от Патриарха Тихона. 2) Прием посетителей для доклада Патриарху Тихону или для разъяснения срочности дела. 3) Выдача по распоряжению Патриарха антиминсов для епархий и… мира для всех епархий. 4) На мне лежат служение в церкви подворья и проповеди. 5) Прием пакетов в неурочные часы и денежных переводов.
– Кто из духовенства стоит ближе к Патриарху Тихону и к кому последний благоволит?
– Об этом я совершенно не знаю, так как очередей приема к Патриарху Тихону я не устанавливаю. По сему вопросу вам может дать более удовлетворительный ответ Яков Полозов (арестован) и архимандрит Анемподист (арестован), устанавливающие очереди на приеме.
На следующий день Тучков, желая добиться подтверждения хоть каких-то фактов, могущих послужить обвинением против Святейшего Патриарха, снова допросил архимандрита Неофита.
– На чем печатались воззвания Патриарха Тихона от 15/28 февраля относительно церковных ценностей? – спросил он.
– На чем печатались воззвания, я не знаю, и до сего времени этих воззваний не видел и не читал, – ответил архимандрит Неофит.
– Что вам известно из бесед с Патриархом Тихоном о русском духовенстве за границей?
– Из бесед с Патриархом Тихоном я знаю, в частности, что Евлогию было поручено поехать в Америку… для упорядочения отношений между архиереем и приходами. Но Евлогий почему-то из Берлина в Америку не поехал. Поручение такого рода Патриархом было дано Евлогию более года тому назад. Почему именно Патриарх хотел послать Евлогия, а не другого, и как именно проделывалось технически это назначение, я не знаю.
На этом допросы были закончены. Фактически Тучков остался ни с чем. Он приказал установить наблюдение за поведением секретаря Первосвятителя в тюрьме, но и оно оказалось для «следствия» безрезультатным. К тому времени, как все арестованные на Патриаршем подворье были уже освобождены, только архимандрит Неофит оставался в заключении. Условия заключения были самыми жесткими. Сначала отца Неофита содержали во Внутренней тюрьме ГПУ, а затем в Таганской, где ему пришлось около месяца пробыть в больнице из-за развившихся у него в заключении невротических болей. 7 мая 1922 года Тучков выписал постановление на дальнейшее содержание его под стражей ввиду того, что он, «являясь секретарем Патриарха Тихона, причастен к антисоветской деятельности, проводимой Тихоном».
«В пятилетие народной свободы»
Пять месяцев архимандрит Неофит находился в тюрьме. Тучков более не приходил к нему, обвинения ему не предъявляли — казалось, его забыли. Наконец, 3 октября 1922 года отец Неофит все же подал властям заявление. «Ожидая справедливого решения дела, я полгода не сделал ни одного заявления по своему делу, – писал он. – Уже пять с половиной месяцев не было у меня допроса. Письменные допросы окончились первыми днями заключения. За полгода мне не назвали моей вины, и не было ни одного вопроса по предмету моей вины. В пятилетие народной свободы я полагаю ее в том, что в ней личность находит свою опору и источник своей свободы. Мое уважение к власти состоит в том, что я считаю ее носительницей уважения к личности и защитницей ее прав. Поэтому я ходатайствую об окончании дела и возвращении мне права на защиту закона и свободу». Через несколько дней он отправил письмо с дополнительной просьбой:
«Я уже шестой месяц сижу в заключении… пять месяцев после последнего… допроса. Я не мог предвидеть такого продолжительного сверх срока закона делопроизводства и остался без теплой одежды. Прошу Вас дать письменное разрешение на получение с передачей ватного пальто (рясы), шапки и одеяла. Так как я одинок и не знаю о состоянии моих вещей, прошу разрешить, в случае задержания моих вещей, письменно объяснить с передачей, что теплые вещи запечатаны. Ввиду того, что заключение мое многомесячно, прошу выдать, по примеру других духовных лиц, из комендатуры мою Библию и молитвенник, согласно обещания следователя, которого я пять почти месяцев не видел». Но на это не последовало никакого ответа, и через месяц, 3 ноября, он отправил заявление вторично. Через несколько дней, 7 ноября 1922 года, Тучков предложил следователю выслать архимандрита Неофита в Зырянский край на год. На следующий день после резолюции Тучкова было составлено обвинительное заключение. «Дело Осипова Н.А. возникло в связи с делом Патриарха Тихона, – писал следователь, – по подозрению в соучастии его в контрреволюционной деятельности последнего, хотя конкретных данных предъявленного ему, Осипову, обвинения следствием не установлено; все же принимая во внимание близость отношений его к Тихону как личного его секретаря и члена учебной комиссии при Синоде, ведшем вместе с Тихоном явно контрреволюционную политику, считаю дальнейшее пребывание его, Осипова, в Москве с политической точки зрения не допустимым». 25 ноября 1922 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила архимандрита Неофита к трем годам ссылки в Зырянский край. Последние недели перед отправкой в ссылку отец Неофит находился в одной камере со священномучеником митрополитом Казанским Кириллом (Смирновым). Вместе они ехали этапом до Усть-Сысольска, который был определен им местом ссылки. Отец Неофит и владыка Кирилл подружились, в ссылке они вместе совершали богослужение и часто навещали друг друга; впоследствие поддерживали переписку. В середине 1923 года архимандрит Неофит был отправлен в другое место, в поселок Усть-Вымь, и они расстались.
«Антисоветские брошюры»
По окончании срока ссылки в 1925 году архимандрит Неофит возвратился в Москву. На службу он поступать не стал, жил тихо, практически ни с кем не общался, посвящая большую часть времени молитве. Занимался «изучением псалтири – церковно-библейским трудом» (как говорил впоследствии на допросе). Узнав о публикации Декларации митрополита Сергия в 1927 году, отец Неофит примкнул к иосифлянам. В этот период он много размышлял о природе церковно-государственных отношений, о библейском понимании государства. Свои размышления он записывал на листах бумаги и иногда давал почитать знакомым, прося при этом ознакомиться и вернуть заметки. «Просьба эта возникла не только из соображений безопасности пострадать за свои размышления, но и чувствовалось, что нет еще выверенности в написанном, не понято до конца происходящее, и уже тем более не найдены ему соответствующие формулировки», — пишет автор жития архимандрита Неофита, игумен Дамаскин (Орловский). Слухи об этих набросках отца Неофита быстро дошли до ОГПУ, и 26 сентября 1927 года архимандрит Неофит был вызван на допрос. Следователь спрашивал, чем занимается, кто его посещает и не занимается ли он распространением воззваний. Отец Неофит на это ответил: «Занимаюсь изучением Псалтирей – церковно-библейский труд. У меня ежедневно бывает один или два человека… знакомых, о чем я с ними беседую, сказать не желаю, так как они носят частный, личный характер, а не общественный. Воззваний среди верующих не распространяю, но свои труды на тему церковную давал для чтения своим знакомым». Архимандрит Неофит был недоволен записью его ответа следователем и так записал сам: «Не могу назвать церковными трудами наброски мыслей по текущим церковным событиям. Их было не более двух. Я был против их распространения. Давал знакомым для прочтения. Они мне их возвращали. Кому их давал, не помню. Но помню, что они по возвращении мною уничтожались»…
29 сентября 1927 года заместитель председателя ОГПУ Ягода подписал ордер на арест архимандрита Неофита, и в тот же день он был арестован. 18 октября отец Неофит был в очередной раз допрошен.
– Почему вы считаете, что Церковь антисоветской деятельностью никогда не занималась? – спросил его следователь.
– Она, Церковь, должна быть аполитичной.
– А была ли она таковой в действительности во время революции?
– Да, она была аполитичной.
– А как же тогда рассматривать заявление бывшего Патриарха Тихона в Верховный суд с раскаянием в контрреволюционной деятельности, его послание вскоре по освобождении с раскаянием в том же, его так называемое «завещание» или предсмертное послание и т. д.?
– Он не вмешивался в антисоветскую деятельность.
– А зачем же тогда он это писал?
– Не знаю. Считаю необходимым указать, что я лично не считаю то, что я давал моим личным знакомым, по их желанию, некоторые, всего один-два примерно, документа, или наброски мыслей, распространением какой бы то ни было вообще литературы. Сразу же после допроса следователь выписал постановление о предъявлении священнику обвинения в антисоветской деятельности, в том, что он «устно и письменно в составляемых и распространяемых им брошюрах пропагандировал необходимость использования Церкви, как организации, в антисоветских целях». Прочитав постановление, отец Неофит написал: «Читал, но не могу принять».
Срок за сроком
Далее последовали годы ссылки – в общей сложности отец Неофит провел отдаленных местах страны 6 лет 9 месяцев. Первоначально Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило архимандрита Неофита к трем годам ссылки в Сибирь, но поскольку он подпал под амнистию (по случаю 10-летнего юбилея революции), срок ссылки был сокращен на одну четверть. 13 января 1928 года архимандрит Неофит был отправлен этапом в Новосибирск. В 1928-29 годах проживал в Новосибирской области. В начале 1929 года был переправлен в г.Сыктывкар. В Сыктывкаре последовало «прибавление срока». В ноябре 1929 года без всякого дополнительного расследования Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило отправить отца Неофита на три года в лагерь. Из Сыктывкара отца Неофита отправили этапом в Кемеровскую область, где вплоть до 1934 года он работал в Мариинском ИТЛ.
«Систематически занимался антисоветской агитацией»
В 1934 году архимандрит Неофит был выпущен на свободу. Сначала он поселился в городе Угличе Ярославской области. В июне 1934 года он переехал жить в деревню Заболотье Егорьевского района Московской области, где в то время жило много священников, монахов и монахинь, отбывших сроки заключения или ссылки. Жил он очень замкнуто, уединенно, основное время посвящал молитве, встречался лишь с небольшим кругом людей, которых знал по ссылке или по служению на Патриаршем подворье. Не прошло и года, как в дверь к отцу Неофиту снова постучались сотрудники «органов»… 4 апреля 1935 года в НКВД был составлен список лиц, подлежащих аресту. В нем было 17 человек – священников, монахов и мирян. Было в списке и имя архимандрита Неофита. Постановление о его аресте вышло 9 апреля. В нем указывалось, что архимандрит Неофит «систематически занимается антисоветской агитацией среди окружающего населения, распространяя провокационные слухи о “гонении и преследовании” за религиозные убеждения в СССР». На следующий день архимандрит Неофит был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве. В качестве свидетеля была вызвана хозяйка квартиры, в которой жил архимандрит Неофит; она показала, что тот был настоящим затворником и никуда не выходил, и даже когда она, бывало, приглашала к себе в дом священников для совершения молебна, то и тогда он не выходил из своей комнаты. Начались допросы обвиняемых, среди других была допрошена жившая в Егорьевске монахиня Успенского Колоцкого монастыря Серафима. Видимо, под давлением она подтвердила, что архимандрит Неофит критиковал советскую власть. Серафима сообщила, что была на квартире архимандрита Неофита всего один раз, так как о нем говорили, что он «большой молитвенник и прозорливец. Неофита я посетила получить благословение и просить его святых молитв, после этого я его не посещала… так как Неофит мне не рекомендовал… сейчас времена лукавые и смутные, и если кто узнает о моих посещениях, советская власть покарает; также Неофит рассказывал о гонениях на православную веру и духовенство со стороны советской власти, он говорил: “Сейчас судят и высылают духовенство не потому, что они контрреволюционеры, а потому что советская власть хочет уничтожить веру православную”. В качестве примера приводил себя, говорил: “Я дважды гоним советской властью только за то, что духовное лицо”». Только через полтора месяца после ареста, 26 мая 1935 года следователь допросил архимандрита Неофита. Во время допроса отец Неофит стремился как можно меньше сообщать о своих знакомых и не оговорил никого из них.
– Расскажите о своих знакомых, посещающих вас на квартире в деревне Заболотье, и кого вы посещали после возвращения из последней ссылки.
– Меня на квартире из числа моих знакомых никто не посещал, изредка приезжали ко мне женщины, знающие меня ранее по службе на Патриаршем подворье. Я их совершенно не знаю, цель их посещения носила характер оказания мне материальной помощи, помимо этого меня иногда посещали лица совершенно незнакомые, возвратившиеся из ссылки. Обращались за советами и помощью, некоторым я оказывал материальную помощь. Из лиц, проживающих в Егорьевске, меня никто не посещал. За исключением одной крестьянки, звать ее Елена, фамилии не знаю, приходила, приглашала меня жить у нее на квартире, кроме этого была монахиня Серафима, проживающая в городе Егорьевске. Она приходила познакомиться со мной, я просил ее больше меня не посещать.
– Расскажите о вашем круге знакомых и где они находятся в данный момент.
– О своем круге знакомых дать какие-либо показания отказываюсь.
– Скажите, распространяли ли вы среди своих знакомых и посещающих вас слухи о якобы проводимых гонениях на веру православную и духовенство?
– Слухов о проводимых гонениях на веру и духовенство я не распространял. Но не скрываю, что у меня существуют личные убеждения, что на духовенство гонения имеются. Убеждения у меня возникли вследствие того, что ссылки по отношению ко мне были несправедливы, выслали меня не как контрреволюционера, а как священнослужителя.
– Скажите, что вам известно о существовании тайной церкви на квартире у одной из ваших почитательниц?
– О существовании тайной церкви… ничего не известно.
– Скажите, почему вы среди своих почитателей были известны за человека – большого прозорливца? К вашей помощи прибегали за помощью окружающие крестьяне, когда у них болели члены семьи?
– Не отрицаю, что один раз был случай, когда ко мне обратилась колхозница села Заболотье за помощью в связи с болезнью ее ребенка. По ее просьбе я дал ей святой воды, других случаев не было. Считали ли меня почитатели за прозорливца, для меня не известно.
– Следствие располагает данными, что вы в своих беседах заявляли, что обновленческая и сергиевская церковь лишены благодати и большинство священнослужителей состоят на службе у антихристовой власти, что их нужно избегать, больше молиться у себя в домах.
– Об обновленческой церкви я совершенно ни с кем не говорил, так как она в свое время была осуждена Патриархом Тихоном, в отношении сергиевской ориентации со мной говорили и обращались за советами, можно ли посещать сергиевскую церковь, но это было, еще когда я находился в ссылке, в Егорьевске, об этом я ни с кем абсолютно не говорил, всем обращающимся ко мне по данному вопросу я рекомендовал сергиевские храмы.
– Как давно вы знаете епископа Афанасия?
– Епископа Афанасия я знаю с 1919 года, также вместе с ним находился в 1923 году в ссылке в Усть-Сысольске.
– Скажите, когда вы встречали последний раз епископа Афанасия и при каких обстоятельствах?
– Последний раз епископа Афанасия я встречал в июле месяце 1934 года, когда он и я проживали в городе Егорьевске.
– Расскажите, на какие темы вы с ним проводили беседы при своих встречах.
– При встрече с епископом Афанасием мы вели разговоры на различные научно-богословские темы, которые сейчас точно не помню и привести не могу.
«Открыто проповедуя свои религиозные убеждения». 14 июня 1935 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило архимандрита Неофита к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. 13 августа того же года архимандрит Неофит в составе этапа прибыл в Антибесский отдельный лагерный пункт неподалеку от Мариинска в Кемеровской области. Сначала он работал дневальным в подконвойной палатке, затем на общих работах, статистиком в ветеринарной части и снова рабочим на общих работах. В лагере, где находился отец Неофит, было много верующих. Он познакомился с заключенными священниками и мирянами, тайно молился вместе с ними. Богослужебных книг у них не было, и тексты богослужений вспоминали по памяти, а затем записывали в тетрадки. Условия жизни в лагере были нечеловеческими. Узникам было запрещено жаловаться и сообщать о трудностях на волю, но однажды один из заключенных, профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии, глубоко верующий человек, не выдержал и написал в письме своим близким: «Жизнь чем дальше, тем все больше “художеств”, сложнее, мрачнее… У Гёте в Фаусте описывается кухня ведьмы и чего-то там недоставало до ада, ну, у нас здесь наоборот, чего-то надо отнять для получения хорошего ада, а для плохого много, много, весьма много надо отнять… Придет ли избавление?!». Письмо было вскрыто. В лагере начались допросы и обыски. У профессора нашли тетрадку с переписанными богослужебными текстами, а у архимандрита Неофита записку, в которой профессор попросил помолиться о нем и о его близких. Следователями НКВД это было расценено как страшное преступление против общественного и государственного строя… К следствию были привлечены 12 человек, в том числе упомянутый профессор и архимандрит Неофит. Архимандрит был обвинен в том, что вел «контрреволюционную деятельность, говоря, что сейчас на воле идут массовые аресты… на месте производства работ производил богослужения, тем самым отрывая рабочих от работы и открыто проповедуя религиозные убеждения». 10 октября 1937 года архимандрит Неофит был заключен в штрафной изолятор и на следующий день допрошен.
– Скажите, говорили ли вы в общежитии среди заключенных слова: «Сейчас на воле идут массовые аресты, сидят ни за что, за слово тебе дают 58 статью».
– Что я слышал эти слова, это верно, и что передать другим то же самое мог, так что считаю в этом нет ничего особенного, потому что ждут освобождения, основания этому не вижу, все говорят об арестах.
– Скажите, производили ли вы на месте работ богослужения, тем самым отрывая рабочих от работы и открыто проповедуя свои религиозные убеждения?
– Никаких богослужений на месте работ я не производил, потому что принадлежу к числу людей не певчих и петь не могу.
– Вам предъявлены обвинения. Что вы можете показать по существу предъявленного вам обвинения и признаете ли себя виновным?
– Виновным себя не признаю, как видно из моих ответов.
28 октября 1937 года тройка УНКВД Новосибирской области приговорила архимандрита Неофита к расстрелу. Архимандрит Неофит был расстрелян 21 октября (3 ноября) 1937 года и погребен в общей безвестной могиле.
Автор жития: игумен Дамаскин (Орловский), сайт: www.fond.ru, новомученики.рф.
Святые:
