Бездомные верят в Бога и в собственные силы
В рамках проекта «Исследование факторов, способствующих успешной трудовой интеграции и дальнейшей социальной реабилитации людей, оказавшихся на улице в результате трудной жизненной ситуации» (реализован в 2018-2019 гг. Православной службой помощи «Милосердие» при поддержке Фонда президентских грантов, заявка № 18-2-016357) российские социологи опросили семь с лишним сотен подопечных московского «Ангара спасения». С помощью этого опроса они попытались выявить, как бездомные попадают на улицу, выяснить их отношение к благотворительной помощи и выделить наиболее перспективные пути их реабилитации и ресоциализации. О результатах своего исследования «Журналу Московской Патриархии» рассказали сотрудники лаборатории «Социология религии» Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета руководитель исследования Дарья Орешина и Валерия Елагина.
Точка невозврата
— Расскажите, пожалуйста, чем объясняется ваш интерес к столь своеобычной теме. Известны ли вам аналогичные исследования в России или за рубежом?
— Запрос на подобное исследование был давно. Мы уже несколько лет сотрудничаем с Синодальным отделом по церковной благотворительности и социальному служению, ежегодно обсуждаем результаты наших исследований на совещаниях в этой структуре. Около трех лет назад мы начали встречаться с руководителями «Ангара спасения» Ириной Мешковой и Романом Скоросовым. Результатом этого взаимодействия и стал наш совместный проект.
Стоит признать: международная практика гораздо богаче исследованиями бездомности. Причем речь идет как об академических работах, так и о государственных исследовательских программах. В России исследования часто проводят сами помогающие благотворительные организации. Социальная политика государства развивается в этом направлении очень медленно. Думаем, это наследие советского времени, где проблема бездомности либо замалчивалась, либо выводилась в сферу уголовно преследовавшихся деяний. В науке же подобные исследования скорее интересны отдельным ученым, нежели сложившимся коллективам.
Помимо долгого сотрудничества с Синодальным отделом по благотворительности и социальному служению, у участников проекта имелась еще и личная мотивация: для полевого исследователя очень важны коммуникативные навыки. Тем важнее казалось получить их во взаимодействии с теми, кого мы привычно маркируем как «абсолютного другого» по отношению к себе. Это уникальная возможность приобрести новые знания, которые ты не почерпнешь из книг и не получишь случайным образом. Тем ценнее в итоге понять, что мы себя противопоставляем бездомным людям исключительно в силу собственных стереотипов. Попасть в подобную ситуацию может практически каждый. Определить бездомность оказалось вообще довольно сложно: являются ли студенты, живущие в общежитии и не имеющие собственного жилья, бездомными? А люди из регионов, которые арендуют жилье и также не имеют своего собственного? Тем не менее, от этого определения зависит критически много — то, каким образом государство помогает людям в трудной жизненной ситуации.
— Как вы опрашивали бездомных? Охотно или не совсем они шли на сотрудничество?
— Для участников полевой части исследования это оказалось непросто. Всего в течение полугода (с февраля по август 2019 г.) нам удалось поработать с 702 подопечными «Ангара спасения». Опрашивали мы их устно, по заранее разработанной анкете из шести тематических блоков (в общей сложности 81 вопрос). Интервью занимало от 20 минут до часа в зависимости от эмоционального настроя респондента. Одни предпочитали отделаться лаконичным интервью, другие стремились поделиться своей историей и шли на контакт охотнее. Среди подопечных выделялась группа постоянных посетителей «Ангара спасения», довольно быстро подключившихся к анкетированию и помогавших искать «коллег», которых опросить еще не успели. Хотели бы отметить колоссальную помощь работавших в поле интервьюеров — 19 молодых ученых из ПСТГУ, а также из НИУ «Высшая школа экономики», Европейского университета в Санкт-Петербурге, Московской высшей школы социальных и экономических наук, Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова и Российского государственного гуманитарного университета. Без их интереса к теме и подлинного неравнодушия ничего бы не получилось.
— Кто он — сегодняшний средний московский бездомный, с точки зрения социолога? Какие черты ему присущи более всего?
— Это неженатый мужчина — гражданин России православного вероисповедания, среднего (от 31 до 45 лет) возраста с опытом постоянного трудоустройства не менее двух лет (у половины опрошенных — не менее пяти лет) и более-менее качественным образованием (среднее специальное — у каждого второго респондента, высшее — у каждого пятого, и лишь каждый двадцатый не окончил школу или вовсе не учился). Скорее всего, родился он не на селе, а в городе, а в российской столице оказался либо в поисках трудоустройства, либо уже получив приглашение на работу (35% и 28% ответивших соответственно). В перечне других причин или целей приезда значатся проблемы в семье (6%), невозможность проживать на прежнем месте (например, в результате военного конфликта на Украине) (5%), посещение родных или друзей (5%) или их поиск (2%), желание добиться правды, отстоять свои права (5%) или оформить какие-либо документы (2%). Некоторые отметили, что определенных причин приезда в Москву у них не было (7%). Другие оказались в Москве проездом (4%) или в качестве туриста (3%). Большинство (52%) не хотят оставаться в Москве навсегда: в качестве места постоянного проживания им видится другой населенный пункт.
— Бродяжничать они начали в Москве или уже приехали сюда в статусе без определенного места жительства?
— В основном здесь. Да это и следует из приведенных мною данных: бездомного с улицы вряд ли куда-то трудоустроят, разве что безответственные работодатели или обманщики. Либо сразу по приезде в столицу, либо через какое-то время после последнего прибытия в Москву бродяжничать начали 34 и 54% респондентов соответственно.
— Долго ли опрошенные находятся в трудной жизненной ситуации? Есть ли данные о продолжительности бродяжничества московских бездомных?
— Оценка продолжительности проживания наших респондентов на улице оказалась ключевым моментом во всем исследовании. Дело в том, что один из основных наших результатов — выявление трех примерно равных по численности групп бездомных, значительно различающихся по своим настроениям, плотности социальных связей, жизненным траекториям и стратегиям поведения. Выделить эти группы помог сравнительный анализ пары параметров: длительности хронологически последнего (продолжавшегося на период опроса) периода бродяжничества и общего стажа бродяжничества (времени, истекшего с того момента, когда бездомный впервые познал жизнь на улице). Как следует из ответов респондентов, барьером, по которому пролегает граница между этими группами, становится семимесячный срок нахождения на улице. Говоря простым языком, люди, которые провели на улице семь месяцев и более, значительно отличаются от тех, кто бродяжничал менее семи месяцев подряд к моменту опроса (вне зависимости от общего стажа бездомности).
— Почему, как вы считаете?
— Однозначно ответить на этот вопрос сложно. Одна правда в том, что для многих оказавшихся в трудной жизненной ситуации людей через полгода жизни на улице действительно наступает переломный момент. Ряд международных исследований подтверждают: чем дольше человек бродяжничает, тем ниже вероятность, что он захочет вернуться к стабильной жизни, начать работать и восстановить отношения с социумом. Тому есть несколько причин. В первые полгода оставшийся без крыши над головой человек ясно осознает ненормальность переживаемого момента. Задействуя какие-то остающиеся в его распоряжении ресурсы, он предпринимает попытки вернуться к прежнему образу жизни, найти работу или иной постоянный источник дохода, вырваться из затягивающего круга общения с асоциальными личностями. Но если сделать все это не получается, по инерции поддерживать стабильный уровень жизни сил уже на хватает — а, с другой стороны, к уличному существованию бедолага более-менее адаптируется. Ощущение отдалившейся нормальной жизни в его сознании меркнет, а понимание, что и на улице, оказывается, можно выжить, укрепляется. Далее, за этой гранью, продолжительность общего стажа бродяжничества уже не столь существенна.
Другая правда (это пока гипотеза, появившаяся в результате обсуждения полученных данных и требующая проверки и дополнительных исследований) заключается в том, что закоренелыми бродягами не обязательно становятся ровно через полгода жизни на улице. Иногда это люди, которым в силу тех или иных жизненных обстоятельств, личностных черт, а также в силу своей готовности просить и принимать помощь (и это снова гипотеза, но, как нам кажется, весьма перспективная) — будет очень сложно выбраться с улицы. Они откажутся это делать гораздо раньше, чем пройдут эти «критичные» полгода.
Не дом и не улица
— Имея в виду климатические условия Москвы, можно заметить: выживший на улице свыше семи месяцев человек — не «перелетная птица», он научился терпеть холод и голод как минимум c марта или октября...
— Это действительно так. Учет, который ежедневно ведет «Ангар спасения», позволяет увидеть динамику и сезонную специфику обращений за помощью. Когда температура падает и на улице жить становится все сложнее, потребность в помощи возрастает. В теплые же месяцы поток просителей примерно в полтора раза ниже, чем в период с октября по апрель. Прослеживаются и всплески в межсезонье, когда, например, людям надо переодеться в теплую одежду. Если смотреть за год в целом, не менее половины обращений в «Ангар» уникальны. Вместе с тем достаточно и так называемых постоянных подопечных. В холодные месяцы в «Ангар» часто приходят отогреться, отоспаться, поесть — то есть те просители, которым обратиться больше совсем некуда. Вот почему к «закоренелым бродягам» (эту составляющую 36% респондентов группу мы назвали «зависшими») мы относим бездомных, непрерывно проведших на улице не менее восьми месяцев. Половина «зависших» оказалась без крыши над головой свыше пяти лет назад, каждый четвертый бродяжничает дольше десяти лет. В Москве они находятся дольше остальных: 31% от года до пяти лет, 55% свыше пяти лет.
У бездомных этой группы гораздо реже есть собственное жилье — только у 25%. Для сравнения — в двух других группах («новички» и «маятники») собственное жилье есть у 56% и 41% соответственно. Еще один интересный факт касается социальных связей «зависших». Они в целом гораздо реже, чем другие группы контактируют с родственниками, просят и получают помощь. И только у 20% «зависших» осталась в живых мать. В других группах этот процент в два раз выше (более чем у 44% «новичков» и «маятников» есть в живых мать).
Семью (родителей) по умолчанию принято считать одной из главных точек опоры. Кто примет и поддержит нас, если мы попадем в беду? Ожидается, что в первую очередь это родители. Можно предположить, что в России в силу слабой вовлеченности отцов в воспитание детей основная точка опоры для человека — это отношения с матерью. Если мамы нет, то и семьи как места, куда можно прийти за безусловным принятием и помощью, как будто не существует. Хочется надеяться, что такая модель семьи со временем трансформируется. В общем и целом наш опрос бездомных высветил, как нам кажется, проблемы во многих значимых сферах современной жизни в России. Это не только семья, но и экономика (проблема трудоустройства, повсеместные нарушения прав наемных работников), пробелы в государственной системе социальной поддержки, разрушение социальных отношений, невозможность или неумение эти отношения выстраивать и поддерживать, и как следствие — слабая сеть неформальной поддержки.
— Кого можно отнести к бездомным-«новичкам»?
— «Новичками» мы назвали опрошенных, впервые оказавшихся на улице сравнительно недавно — меньше восьми месяцев назад. Таких среди подопечных «Ангара» мы насчитали 30%, половина из них бродяжничает меньше месяца. Среди «новичков» очень мало москвичей (8% в сравнении с 26% в группе «зависших»), зато ощутима доля иностранцев (каждый пятый, тогда как среди «зависших» заграничные гости встречаются втрое реже). Двое из каждых трех «новичков» попали в российскую столицу не из родных мест, каждый третий — по предложению о трудоустройстве (к слову, больше половины из этой группы относятся к активному трудовому возрасту — от 31 до 45 лет). Свое будущее с Москвой они связывают редко: 84% оставаться тут не хотят.
— А остальные 34%?
— Их мы назвали «маятниками». Как понятно из этой характеристики, это люди, мигрирующие из дома на улицу и обратно. У них как минимум два эпизода бродяжничества, последний из которых (текущий на момент опроса) по длительности не превышает семи месяцев. Впервые, как показывают данные, «маятники» оказались на улице на разных этапах своей жизни, но в Москве каждый второй из них обитает не дольше года. Здесь еще больше представителей активного трудового возраста — две трети. Маятники зачастую выживают за счет поддержки своего ближнего круга. Каждый третий обращается за помощью к родственникам; независимо от обращений большинство маятников (в 77% случаев) ее получают. Скорее всего, часть маятников устраивает бродячая жизнь, и они попросту пользуются помощью родственников, чтобы продолжать придерживаться привычного образа жизни. Наверняка есть среди них и те, кто хотел бы закрепиться дома, на постоянной работе, но самостоятельно сделать этого уже не может.
— С обывательской точки зрения, бездомный оказывается на улице из-за отсутствия постоянного места жительства. Собственно, самое распространенное в русском языке определение этого состояния — бездомный — указывает именно на то, что он лишен крова как такового. Тем не менее, 28% опрошенных заявляют, что жилье у них есть и есть возможность в нем жить. Среди «новичков» таких вообще почти половина. Бездомный, у которого на родине есть дом — это специфичная для современной России ситуация или нет? Зачем эти люди проводят долгие недели и месяцы в чужом городе без крыши над головой?
— Россия — страна невероятно централизованная. Многие едут в столицу за заработком и за новыми возможностями. Кроме того, Москва — крупнейший транзитный пункт. Причины, по которым люди остаются в чужом для них городе в результате личной неудачи, могут быть очень разными. Однако можно предположить: это происходит в том числе из-за завышенных ожиданий ближайшего окружения. В подобное положение человек попадает не из-за девиантных наклонностей, а вследствие вполне одобряемых социальных действий. В мире, где индивидуум оценивается наличием карьерных достижений, очень сложно вернуться домой и признать, что у тебя глобально что-то не получилось (особенно если и до отъезда отношения были натянутыми). Можно привести в пример историю одного из наших респондентов, который в своем родном городе работал дворником. О своем занятии он говорил с большим энтузиазмом. Ему действительно нравилось наводить чистоту, упорядочивая мир вокруг себя таким вот образом. Но в глазах близких людей это достойным не выглядело, и он подался за лучшей долей в Москву. А здесь оказалось: ни сил, ни социального капитала, ни денег, чтобы закрепиться в большом незнакомом городе, просто нет.
Пребывают в пессимизме
— Как известно, в России действует много программ реабилитации бездомных. Но всякого ли подопечного можно вернуть с улицы?
— Международные исследования показывают, что человек, однажды оказавшись на улице, очень быстро выпадает из нормальной жизни. И чем дольше он бродяжничает, тем выше вероятность, что он уже не захочет или не сможет вернуться. Кроме того, не стоит забывать, что среди бездомных присутствует определенная доля людей с психическими отклонениями. Однако при этом, как мы выяснили, есть достаточно большая прослойка тех, кто хочет и готов перестать бродяжничать. Им только надо помочь это сделать.Чтобы найти ответ на ваш вопрос в социологическом измерении, мы предприняли попытку комплексного анализа реабилитационного потенциала бездомных. Вместе с разработчиками программы реабилитации «Милосердия» мы выделили шесть показателей реабилитационного потенциала: обеспеченность (наличие собственного жилья, документов и социальных выплат), социальный капитал (контакты и отношения с родными), ресурсность (образование, опыт работы, трудовые навыки), отягчающий опыт и здоровье (судимость, зависимости, хронические болезни), религиозность, субъективная оценка своего положения (чувствительность к негативной динамике собственной ситуации, желание перемен и готовность к действиям). Это так называемые частные показатели реабилитационного потенциала, каждый из которых классифицирует опрошенных по трем рангам (то есть принимает низкое, высокое или среднее значение). Опираясь на ранг конкретного опрошенного в каждом из показателей, мы рассчитывали суммарное значение сводного показателя реабилитационного потенциала.
—Можно предположить, что выше всего реабилитационный потенциал у «новичков», а ниже всего — «зависших»...
— Да, в целом это верно. На нашей шкале показатель реабилитационного потенциала для каждого конкретного бездомного может принимать целые значения от 0 до 17. Замечу сначала, что нулевое значение наблюдается всего у одного процента опрошенных, и такой же доле респондентов соответствует максимальное в нашем исследовании значение, оказавшееся равным 14. Среднее значение реабилитационного потенциала по всему массиву опрошенных составило 8,2. Так вот, у новичков этот показатель достигает 8,9, у маятников — 8,7, а у зависших — всего 7,1. Как оказалось, больше двух третей опрошенных нами бездомных можно охарактеризовать как обладателей среднего реабилитационного потенциала, 18% — высокого, а 14% — низкого. Однако это не значит, что следует делать фокус на помощи какой-то одной группе. Эти различия фиксируют лишь тот факт, что каждая из них нуждается в принципиально разных подходах. Все три выделенные нами группы респондентов («новички», «маятники», «зависшие») различаются в структуре формирования сводного показателя реабилитационного потенциала как количественно, так и качественно. Единственное исключение из этого правила — показатель ресурсности. То есть образование, опыт работы и трудовые навыки сами по себе не облегчают уход с улицы и не препятствуют зависанию там. В остальном же в худшую сторону резко выделяются «зависшие». Среди них в сравнении с двумя другими группами втрое чаще встречаются бездомные с низким реабилитационным потенциалом и впятеро реже — с высоким. Именно этот факт подтверждает главный вывод исследования: если человек постоянно пребывает на улице дольше полугода, то вероятность успеха его дальнейшей реабилитации значительно снижается. «Новички» же очень близки к «маятникам» по значениям как частных, так и сводного показателей реабилитационного потенциала. Достаточно сказать, что по всей десятке частных показателей представители обеих этих групп демонстрируют большие (по сравнению со средними) значения реабилитационного потенциала. В социальным смысле это почти одни и те же люди, бездомность которых имеет сходные профили, но при этом характеризуется разным стажем. Это наблюдение ставит ряд дополнительных вопросов: при каких условиях люди становятся «маятниками», почему они предпочитают бродячий образ жизни (с периодический «подзарядкой» дома в стабильной жизни), в какой мере их вынуждают к этому обстоятельства (поиск заработка, невозможность ужиться с родственниками и т.д.), в какой степени влияют индивидуальные склонности, стало ли это «маятниковое бродяжничество» результатом определенной жизненной траектории. На эти вопросы хорошо бы ответить в будущих исследованиях, чтобы понять, как сократить численность «маятников» на улице.
Впрочем, бездомных с разным стажем бродяжничества объединяет и общая черта. Им не удалось сделать того, что обычно делают сверстники в их возрастной когорте — трудиться и зарабатывать на жизнь, обитать в собственном жилье, жить с семьей, сохранить отношения с родственниками и друзьями, сторониться вредных привычек, не разочаровываться в людях и не пасть духом.
— А как им помочь?
— Три выделенные в ходе группы бездомных указывают на важность разных типов помощи людям в трудной жизненной ситуации. Кого-то надо просто накормить, кому-то надо, что называется, дать удочку или научить ловить рыбу. Еще неплохо было бы обеспечить доступ к прудам, где водится рыба, то есть приступить к устранению структурных причин бродяжничества. Но такие меры вряд ли доступны на уровне благотворительных организаций.
Что же касается рекомендаций опекающим людей на улице благотворительным организациям, их, на наш взгляд, следует дифференцировать в зависимости от «общего» и «непрерывного» стажа бродяжничества. «Новичкам» — в массе осторожным, с гораздо более высокими жизненными ресурсами — надо помешать зависнуть на улице. По отношению к «маятникам» — проанализировать и обобщить их опыт успешного возвращения домой, выявить, что им недает закрепиться в нормальной жизни, а также выяснить мотивы, заставляющие их снова раз за разом скитаться. Самая сложная и трудоемкая работа, как можно предполагать, касается зависших. И тут дело не только в объективных проблемах людей, для которых существование на улице давно стало привычным. В их среде глубоко укоренилась апатия. Доля тех, кто считает, что для изменения ситуации им ничего специально делать не надо, здесь втрое обширнее по сравнению с двумя другими группами. Кроме того, в анкетном блоке «Субъективная оценка положения бездомности» мы задавали вопрос, в состоянии ли человек самостоятельно справиться с проблемами или ему это не по силам. Так вот, тех, кто не просто считает, что сам не справится, но и не хочет ничего для этого предпринимать, среди «зависших» 10%. Это четко улавливаемый вопль отчаявшихся пессимистов. В двух других группах бездомных аналогичное значение составляет всего 1%. Да и вообще, как показывает анализ ответов, зависшие обращаются в «Ангар спасения» не за содействием в изменении ситуации, а чтобы банально согреться или отоспаться. Возможно, в первую очередь этим людям следует облегчить жизнь в ставшей им обычной среде обитания, и уже потом задумываться о ресоциализации.
Вера как последняя надежда
— Московские бездомные по своей природы фаталисты или настроены бороться за себя?
— Прежде всего надо упомянуть, что люди это верующие — во всяком случае, в их собственном понимании. Не идентифицирует себя ни с одним вероисповеданием только каждый десятый опрошенный, еще 2% затруднились с ответом. Православные среди наших респондентов превалируют: их 74%, мусульман 6%, другое вероисповедание назвали 8%. Подавляющее большинство бездомных (86%) при этом указывает, что время от времени молится. Для части опрошенных, которые называют себя христианами, мы попытались подобраться к измерению уровня религиозности контингента с использованием хорошо апробированных в зарубежной и мировой социологической науке методов. В частности, задавали вопросы, исповедался ли респондент хотя бы раз после того как оказался на улице и знает ли он лично священника, готового его выслушать. На данном этапе можно сделать предварительный вывод о более-менее средних показателях степени религиозности в среде московских бездомных. При максимально возможном значении в три балла интегральное среднее по всем респондентам-христианам составило 1,7. Однако несмотря на то, что «новички» несколько чаще заявляют о собственной вере, именно «зависшие» больше участвуют в религиозных практиках и лучше знакомы со священниками. Конечно, вопрос о роли религии в реабилитационном потенциале бездомных требует более глубокого изучения. Вместе с тем благотворители-практики уверены: участие священника в программе реабилитации необходимо наравне с социальным работником и психологом. Думаю, это не случайно: они знают, что делают. Вера — отнюдь не последний по важности компонент, способствующий возвращению человека к нормальной жизни. Есть еще одно важное замечание: в большинстве бездомные склонны рассматривать свои проблемы как сугубо индивидуальные. Если вернуться к нашим данным, сами респонденты чаще других называют следующие меры по выходу из бездомности: поиск постоянной работы (49%), восстановление или оформление документов (21%), поиск постоянного жилья (19%). Всего 4% в качестве необходимого шага видят налаживание отношений с родными. Этот тезис подтверждает распределение ответов на вопрос «кто или что может помочь вам выйти из сложившейся ситуации?» Больше половины (54%) рассчитывают исключительно на собственные силы (а в выборке тех, что хочет что-либо предпринять и считает, что справится самостоятельно, таких и вовсе четыре пятых). Вера в Бога вместе с благотворительными организациями и волонтерами делят вторую-третью строчку по популярности ответов: по 21% (больше всего на Господа уповают как раз отчаявшиеся пессимисты: рейтинг упоминаний 41%).
— Но ведь вера в себя и вера в Бога отражают различные представления о том, что управляет жизнью...
— Да, но оба ответа укладываются в индивидуалистскую модель взаимоотношений с окружающим миром. А вот на ближний круг общения (родственников и знакомых вместе) — рассчитывают всего 13%, примерно столько же (14%) полагаются на государство. Отметим: еще 12% упоминают отдельную позицию «Церковь».
Такое распределение ответов говорит о слабости неформальных сетей поддержки в нашем обществе. Почему вдруг становится невозможным проживание под одной крышей с родственниками? Или хуже того — родственники выгоняют из дома? Как получается, что человеку проще уехать в другой город и скитаться, чем обратиться за поддержкой к друзьям, знакомым, родным? Бездомные — наглядный пример того, как попавший в беду человек не просит помощи у тех, кто его знает. Почему происходит так, что свою трудную ситуацию он воспринимает как сугубо личную ответственность (сам провалился в яму — сам и вылезай)? Есть все основания полагать: так происходит не только и не столько из-за нежелания ближних помогать, но из-за неготовности человека в беде просить помощи. С одной стороны, нас с детства учат, что «друг познается в беде». С другой, когда доходит до дела, мы не готовы с нашей бедой к этому другу идти.
— Любопытно, неверие в сеть государственных и благотворительных институтов поддержки — следствие статуса бездомности или, наоборот, оказавшиеся в бедственном положении люди считают, что очутились на улице из-за слабости этих элементов гражданского общества?
— Это вопрос отдельного исследования. Но факт: именно выпадение из устойчивых социальных отношений можно рассматривать как одно из значимых измерений бездомности.
— На фоне пандемии COVID-19 организации гуманитарной помощи по всему миру фиксируют заметный рост обращений бездомных. Каков ваш прогноз: чем такая ситуация рискует обернуться для церковных гуманитарных проектов?
— Благотворительным организациям — всем, и не только помогающим бездомным — безусловно, стало сложнее. Количество обращений выросло, а количество пожертвований, по всей видимости, упало. Ряды просителей пополнили люди, оказавшиеся в трудной ситуации вследствие карантинных мер: те, кто внезапно потерял работу, или не может уехать домой, или не может получить медицинскую помощь из-за изменения режима работы медучреждений. Список длинный, и это, к сожалению, очень грустно.
Дмитрий Анохин
***
Дарья Орешина родилась в 1983 г. В 2005 г. получила диплом магистра на факультете социальных наук Московской высшей школы социальных и экономических наук. В 2006 г. окончила магистратуру факультета социологии НИУ «Высшая школа экономики». В настоящее время — докторант Венского университета. С 2010 г. работает в исследовательской лаборатории «Социология религии»в ПСТГУ.
Валерия Елагина родилась в 1991 году. В 2018 г. окончила Богословский факультет ПСТГУ по специальности «религиоведение». С 2016 г. приняла участие в 12 экспедициях, курировала коммерческие и социальные исследовательские проекты. С 2017 г. — сотрудник исследовательской лаборатории «Социология религии» ПСТГУ.
***
«Ангар спасения» — многофункциональный низкопороговый реабилитационный центр помощи бездомным Православной службы помощи «Милосердие». С 2014 г. располагается вблизи здания Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению (ул. Николоямская, во дворе д. 55, e-mail: bez-doma-moskva@ya.ru, телефон дежурного: +7 (926) 158-07-58). Ежемесячно в «Ангар спасения» за помощью обращаются около тысячи человек. Свыше четырех пятых из их числа пользуются возможностью помыться и обращаются за вещами. Четверть посетителей «Ангара» идут за помощью социального работника, то есть видят какие-либо перспективы выхода из бездомности.
***
Комментарий
Церкви надо участвовать в укреплении социальных связей в обществе
Протоиерей Николай Емельянов, кандидат философских наук, доцент кафедры систематического богословия и патрологии богословского факультета ПСТГУ, проректор Богословского института при ПСТГУ:
— Проблема бездомности ставит перед нами не только вопросы социального или экономического характера. Эта проблема и духовная. Здесь я имею ввиду не только очевидные затруднения в духовной жизни оказавшихся на улице людей, но еще и ситуацию в нашем обществе в целом. Как может быть, что человеку не к кому пойти? Не у кого попросить помощи, некому довериться, не у кого переночевать? Ведь это же не вопрос социальных пособий и их доступности! Такое выпадение из всех семейных и социальных связей происходит в первую очередь потому, что сами эти связи оказываются крайне слабыми. Если человек остается вне семьи, то подчас нет вообще никакого жизнеспособного сообщества, к которому он бы принадлежал, в котором он мог бы полноценно жить. Такое состояние отделенности от других людей в чем-то сродни пребыванию в аду, одной из метафор которого является предельное одиночество. Как усилить эти связи между людьми? Какова роль Церкви в этом служении? Почему эти верующие христиане оказались вне церковного общения, вне наших общин? Все эти вопросы имеют в том числе и пастырское измерение и вновь возвращают нас к тому, что жизнеспособные приходские общины и возглавляющие их священники, способные соединять людей друг с другом и вместе со Христом, — главное пастырское попечение Церкви на сегодня.
