Житие сщмч. Николая Георгиевского пресвитера (1931) и королёвских новомучеников
Даты:
Священномученик Николай родился в 1865 году в селе Коломенское Нагатинской волости Московского уезда Московской губернии в семье священника Сергия Георгиевского. По окончании в 1886 году Московской Духовной семинарии он был рукоположен во священника и служил в храмах Московской епархии. В начале ХХ столетия он служил в Космо-Дамианском храме в поселке Болшево Мытищинской волости Московского уезда. Храм был выстроен в конце ХVIII столетия. В 1900 году стараниям отца Николая и местных благотворителей был достроен южный придел в честь Казанской иконы Божией Матери. Отец Николай был возведен в сан протоиерея и долгое время, включая и время гонений от безбожных властеи, был благочинным храмов Мытищинского района.
В начале 1930 года безбожникам удалось добиться закрытия Космо-Дамианского храма, но верующие не согласились с этим и направили к властям ходоков с ходатайством об открытии храма. С просьбой воспрепятствовать уничтожению храма обратился к верующим и отец Николаи, и 15 апреля 1930 года храм вновь был открыт и приведен в порядок после разгрома.
В отместку представители власти стали собирать сведения о священнике для его ареста. Дежурные свидетели дали следователям необходимые показания, сказав, что священник обращался с амвона к верующим женщинам, сообщал, что власти хотят закрыть храм, и просил повлиять на своих мужеи, хотя бы те были и коммунисты. Во время праздника Пасхи в 1931 году отец Николаи, поздравляя верующих, сказал, что, слава Богу, дождались, наверное, больше так не придется встречать, потому что коммунисты жмут.
«В апреле 1930 года, – показала одна из дежурных свидетельниц, – я была командирована ячейкой ВКП(б) фабрики “1 мая” в церковь села Болшево, где во время проповеди священник данной церкви Георгиевский говорил о рождении Христа, куда вклеивал антисоветскую агитацию; например, касаясь рождения Христа, зацепил словом, что вот Иисус Христос крестился и всем нам это завещал, ну, а сейчас люди это не стали признавать, не стали крестить детей...»
Протоиерей Николай был арестован 14 июля 1931 года и заключен в тюремную камеру при Мытищинском отделении ОГПУ. 26 июля он был допрошен. На все вопросы следователя отец Николай категорично ответил: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и показания давать отказываюсь».
28 июля тройка ОГПУ приговорила священника к трем годам ссылки в Казахстан. Протоиерей Николай Георгиевский скончался 10 сентября 1931 года в пересыльной тюрьме в Алма-Ате. Узнав о его смерти, дочь стала хлопотать о выдаче ей свидетельства о смерти отца, чтобы вступить в права наследства домом. В ответ на это тройка ОГПУ в дополнение к приговору о ссылке отца Николая постановила конфисковать и оставшийся после его смерти дом.
Вместе с о.Николаем в Космо-Дамиановском храме пос. Болшево Московской епархии служили:
Автор жития: игумен Дамаскин (Орловский), сайт: www.fond.ru, новомученики.рф.
Священномученик Алексий Введенский пресвитер (1938).
Память 23 декабря нов. ст (10 декабря ст.ст.).
Священномученик протоиерей Алексий Введенский родился в 1890 году в селе Данилово в Московской губернии в семье псаломщика. После окончания Московской Духовной Семинарии работал учителем в сельской школе, в 1912 году женился и через год был рукоположен во иерея. С 1913 по 1930 год отец Алексий служил в Ильинской церкви в селе Левково в Московской губернии. Духовно окормлялся у старца Ипполита, духовника разогнанной в советское время Свято-Троицкой лавры. В семье отца Алексия родилось двое детей. В 1930 г. у отца Алексия были отняты дом и имущество. Ему с семьей пришлось переехать в другое село. Он служил в селе Самаровка, затем в селе Костино, и, наконец, приехал в село Новая Деревня, где стал настоятелем Сретенского храма.
Отец Алексий с семьей - матушкой Еленой Александровной и двумя детьми - поселился в маленькой церковном домике около храма. Елена Александровна стала прислуживать в церкви как регент и псаломщик. В апреле 1931 г. во время Великого Поста сельсовет предписал отцу Алексию "приступить к пилке леса для моста в свободное от богослужений время". Кроме того, отец Алексий, как священнослужитель, был обложен различными налогами, которые ему с трудом удавалось платить. В 1932 г. отец Алексий очередной раз приехал к прозорливому старцу Ипполиту. Во время беседы отец Алексий спросил у него, не переведут ли его в другой приход. Старец ответил: "Сколько лет служил твой предшественник? Семь? Вот и ты семь лет прослужишь". За время служения в Сретенском приходе отец Алексий был возведен в сан протоиерея.
В 1937 году его арестовали. Из протокола допроса 1 декабря 1937 г.: Следователь: "Ваше отношение к Советской власти?" Отец Алексий: "Мое отношение к Советской власти лояльное". Следователь: "Вы следствию говорите неправду.... Вы, будучи враждебно настроены к Советской власти, среди окружающих проводили антисоветскую агитацию. Следствие требует от Вас правдивых показаний". Отец Алексий: "Никакой антисоветской агитации я не вел. В сентябре 1937 г. я выражал недовольство по отношению к Советской власти за то, что я финансовыми органами был обложен подоходным налогом большим, чем ... в городских церквях. Об этом я говорил в кругу близких мне собратьев по службе, среди населения я об этом не говорил". Следователь: "Расскажите следствию о Вашей контрреволюционной деятельности". Отец Алексий: "Никакой контрреволюционной деятельности я не вел". Отец Алексий был осужден в один день со своим однокашником по Духовной Семинарии священником отцом Феодором Грудаковым и вместе с ним отправлен на 10 лет в ИТЛ.
В конце декабря 1937 года они прибыли в Самарлаг НКВД (отделение Карлага в Казахстане). Заключенные лагеря строили Самарскую теплоэлектроцентраль. Через год отец Алексий Введенский скончался.
По материалам сайта Град Петров
Житие сщмч. Александра Русинова
Родился в Коломенском уезде Московской губернии, в с. Куркине (так указано в большинстве документов по следственному делу). Отец Александра Русинова был священником; до революции у него имелись лошадь, корова и 10 пчелиных ульев. Александр Русинов окончил духовную семинарию; рукоположение во священника состоялось в 1901 г. О его служении известно следующее: до августа 1909 г. он находился в Дмитровском уезде и служил священником в церкви Якотского погоста; вполне возможно, что это было первое место, куда его распределили после рукоположения, но точных данных на этот счёт нет.
С августа 1909 г. Александра Русинова определили настоятелем церкви во имя св. прп. Серафима Саровского в с. Ново-Кунцеве под Москвой (ныне в черте Москвы). Этот храм был построен при монастырском подворье. И монастырь, и храм были совсем новыми: землю под них в 1906 г. получила Полунинская Крестовоздвиженская женская община Рязанской епархии (с конца сентября 1917 г. община стала подчиняться Московской епархии и была названа Серафимовской). Деревянную церковь во имя св. прп. Серафима Саровского освятили 9 августа 1909 г., и Александр Русинов стал первым её настоятелем. В 1913 г., помимо своих прямых обязанностей, он занимался также преподавательской деятельностью - вёл Закон Божий в Кунцевском коммерческом училище.
После смены государственной власти в 1917 г. так называемому "Кунцевскому монастырю" пришлось пережить тяжёлые времена. В мае 1922 г. из Серафимовской церкви "в пользу голодающих" изъяли всю серебряную утварь. В конце того же года упразднили сам монастырь, и церковь стала приходской. К этому времени в храме был устроен придел во имя Николая Чудотворца, престол которого помещался в особом алтаре. Храм, таким образом, получил название Серафимо-Николаевского. Александр Русинов продолжал служение здесь до 1926 г. Далее, с 1926 по 1929 гг., о нём ничего не известно. В 1930 г. Александр Русинов был осуждён Коллегией ОГПУ за антисоветскую деятельность (ст. 58 п. 10 ч. 1-я УК РСФСР) и за сокрытие церковных ценностей (ст. 169 ч. 1-я УК РСФСР); до 1933 г. находился в концлагере в г. Котласе, к юго-востоку от Архангельска. Настоятелем церкви Косьмы и Дамиана в Болшеве протоиерей Александр Русинов был назначен, вероятно, не ранее 1934 г. 17 января 1938 г. Мытищинским отделением УНКВД было выписано постановление об аресте настоятеля болшевского храма; два дня спустя в доме Александра Русинова по адресу: Школьная площадка, 23 (церковная сторожка) произвели обыск, а самого священника поместили в Бутырскую тюрьму. Вместе с ним был арестован живший в том же доме диакон Сергий Никольский. Основанием для содержания под стражей Александра Русинова стало то, что он якобы "систематически ведёт контрреволюционную агитацию против выборов в Верховный совет" и "устраивает нелегальные сборища".
На Русинова и Никольского было заведено общее дело за номером 13396; оно было начато 19 января 1938 г. и окончено 20 января 1938 г. Свидетелями по делу проходили некие Рыков Евгений Александрович и Тихонова Устинья Михайловна. Их показания следователь Мытищинского отделения УНКВД посчитал достаточными для обвинительного заключения: "Будучи допрошенным в качестве обвиняемого, гражданин Русинов виновным себя не признал, но полностью уличён свидетельскими показаниями".
24 января 1938 г. заместитель начальника УНКВД МО майор госбезопасности Якубович (инициалов в документе не указано — примеч. авт.) выпустил Постановление о передаче дела на рассмотрение Тройки НКВД. 26 января протоиерея Александра Русинова и диакона Сергия Никольского приговорили к высшей мере наказания. 31 января 1938 г. оба были расстреляны на Бутовском полигоне; в тот же день вместе с ними погибли ещё 312 человек, 7 из которых — священнослужители. 12 декабря 1958 г. Александр Русинов был реабилитирован. 11 апреля 2006 г. Архиерейский Собор Русской Православной Церкви канонизировал его; днём памяти считается 31 января (дата мученической кончины).
Житие сщмч. Павла Успенского
Священномученик Павел родился 23 мая 1888 года в селе Чернево Московского уезда Московской губернии. Отец его, священник Дмитрий Иванович Успенский служил в местной церкви Успения Пресвятой Богородицы. Священником он был очень деятельным, его тщанием в 1890-х годах был построен новый Успенский храм. В 1910 г. священник Дмитрий Успенский занимал должность благочинного по 7-му округу Московского уезда. Кроме Павла в семье были ещё дети, известно о Пантелеимоне и Василии. В 1904 г. юный Павел окончил Перервинское Духовное училище, в 1911 г. – Московскую Духовную семинарию. После этого два года служил учителем Каменковской церковно-приходской школы Богородского уезда. 3 ноября 1913 г. Павел Дмитриевич сочетался браком с девицей Анной Александровной Раевской. Венчал молодых священник Архангельской церкви села Игнатьево Павел Гумилевский. 15 декабря 1913 г. Павел Дмитриевич Преосвященным Василием, епископом Можайским был рукоположен в дьяконы, а 20 декабря – в священники, после чего был назначен настоятелем Троицкой церкви, на место своего тестя. Через год в семействе Успенских рождается дочь Серафима, а затем другие дети: Константин (1916), Соломонида (1922), Сергий (1925) и Зоя (1932). С момента октябрьского переворота 1917 года начинаются гонения на Церковь и её служителей, особенно они усиливаются с началом эпохи коллективизации. С 1930 г. семью священника обложили непосильными налогами и госпоставками. На отца Павла, как на «служителя культа» госпоставки устанавливаются в форме так называемого «твёрдого задания», то есть власти требовали выполнять госпоставки в определённый срок, который, как правило, был небольшим. К священнослужителям у сельских властей отношение было особое, ни бедность, ни наличие малолетних детей не уменьшали бремени «обязательств» перед государством. Платить заставляли на общих основаниях, а госпоставки выполнять по нормам установленных для кулаков. Естественно, отец Павел не выполнил все госпоставки в срок, за что у семейства Успенских сельсовет отобрал корову и надворные постройки. Семья священника постепенно обнищала и к 1937 г., у них уже не было никакого ценного имущества. С 1930 по 1936 г. священника Павла Успенского подвергли лишению избирательного права, естественно поражение в правах распространялось на всю его семью. В 1930 г. Троицкая церковь была закрыта. Священник Павел Успенский остался без прихода. Церковное начальство направило его настоятелем в Воскресенскую церковь села Васильевское, где он прослужил до 1932 г. В 1932 г., по всей видимости, Воскресенская церковь также была закрыта, и священник вновь остался без места. За 1932 год отец Павел сменил несколько приходов. Он служил в храме села Чашниково, в Космо-Дамиановской церкви села Большего Мытищинского района, в церкви Живоначальной Троицы села Царицыно. С конца этого года, до середины 1936 г. служил в Михаило-Архангельской церкви села Нехорошево Серпуховского района, во время служения он проживал в соседнем селе Съяново, где даже получил паспорт. В 1936 г. Михаило-Архангельскую церковь видимо власти закрыли, и священника направили на другой конец Подмосковья. С июля 1936 г. он служил в храме Рождества Богородицы села Рудня Куровского района. Неизвестно, сколько времени прослужил он в этом храме, но к 1938 г. он постоянно находился в селе Сафроново, и, по словам местных жителей, служил либо в соседней Успенской церкви села Липитино, либо где пригласят.
В 1938 году на отца Павла в Михневском отделе НКВД завели уголовное дело. За один день, 15 марта чекисты опросили троих свидетелей, которые охотно дали показания против священника. Известно, что один из свидетелей был в довольно близких отношениях с отцом Павлом, часто с ним встречался и беседовал, но, в конце концов, пошёл и добровольно донёс на священнослужителя в НКВД. Доносчик был сам не в ладах с законом, и, видимо, с помощью доноса хотел показать свою лояльность советской власти. Других свидетелей долго искать не пришлось, один был председателем сельсовета, другой председателем местного колхоза.
Так, один из лжесвидетелей об антисоветской деятельности священника доносит следующее: «Мне известны следующие факты. Это было в период уборочной кампании 1937 года. Он говорил мне и другим колхозникам, что советская власть весь урожай забирает у колхозников, поэтому в колхоз ходить не надо, так как всё равно из урожая колхозники ничего не получат и будут голодать и терпеть нужду, и работать будете на чужого дядю. По адресу советской власти говорил, что советская власть будет свергнута, так как началась война в Испании и Китае, скоро будет и у нас и советской власти больше не будет».
Другой лжесвидетель обвинял отца Павла в критике Сталинской конституции. Он показывал, что отец Павел якобы говорил следующее: «Эта конституция есть только обман для народа, так как в ней написано одно, а на деле проводится другое. Мы должны выбирать все и кого хочешь, а на это права не дают и заставляют голосовать за того, кто нужен коммунистам». 19 марта отец Павел был арестован. В его доме провели обыск, но ничего не обнаружили для изъятия, за исключением паспорта. Начинаются допросы. На допросах отец Павел держится очень мужественно, на все обвинения отвечает одной фразой «виновным себя не признаю». Уместно привести текст протокола.
- Признаёте ли себя виновным в предъявленном вам обвинении, в том, что вы, будучи враждебно настроены к советской власти, проводили антисоветскую контрреволюционную агитацию?
- Виновным себя не признаю.
- Вы проводили антисоветскую контрреволюционную агитацию среди колхозников, говорили, что урожай собирать не надо, т.к. всё равно ничего не получите, он весь пойдёт государству, а вы будете голодать и терпеть нужду. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя не признаю.
- Вы среди граждан говорили, что советская власть – есть власть угнетения, угнетения для народа. И когда только избавят нас от этой власти, но скоро будет война, и эту власть к рукам приберут, и народ отмучается от этого угнетения. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя в этом не признаю.
- Вы клеветали на Сталинскую конституцию, говорили, что она есть обман для народа. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя в этом не признаю.
- Вы подпаивали вином колхозников с тем, чтобы они не ходили на колхозную работу с тем, чтобы сорвать уборку урожая. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя не признаю.
- Следствие требует дачи правдивых показаний о вашей антисоветской контрреволюционной деятельности.
- Виновным себя не признаю, так как я никакой антисоветской контрреволюционной агитации не вёл. Больше добавить к делу ничего не могу.
В протоколе допроса от 25 марта следователь повторяет все предыдущие вопросы, но вновь получает ответ: «Виновным себя не признаю». Видя упорство священника, сотрудники НКВД решили организовать очную ставку со свидетелем, который донёс на отца Павла. Неизвестен результат очной ставки, но после нее чекисты рапортовали о том, что обвиняемый признал свою вину в контрреволюционной деятельности. По окончанию очной ставки его заставили подписать протокол, что он согласен с окончанием следствия. Но из этого совершенно не ясно, признал себя виновным священник или нет.
В тот же день,14 мая 1938 г., уполномоченный Каштанов, составляет документ об окончании следствия, и постановил следственное дело представить на рассмотрение Особого Совещания НКВД СССР. 7июля 1938 г. дело было рассмотрено Судебной тройкой при УНКВД. Тройка постановила: «Успенского Павла Дмитриевича расстрелять. Лично принадлежавшее имущество конфисковать». 4 июля 1938 г. безвинный страдалец был казнён на Бутовском полигоне.
После смерти Сталина в 1953 г., у родственников репрессированных появилась надежда на то, что они, наконец, узнают о судьбе своих близких. В 1956 г. матушка отца Павла Анна Александровна написала заявление в прокуратуру с надеждой, что-либо узнать о своём муже.
В ответ на эту жалобу работники прокуратуры пригласили Анну Александровну в бюро справок управления КГБ. Сама матушка прийти не смогла, пришла старшая дочь Серафима Дубанова, ей уполномоченный объявил, что « Успенский П.Д., находясь в ИТЛ, 26 апреля 1943 г. умер от кровоизлияния в мозг», смерть его зарегистрирована в Михневском ЗАГСе. Как видно, в то время власти не могли сообщить правду о расстрелах, говорили, как правило, о том, что репрессированный умер от кровоизлияния в мозг, от туберкулёза и т.п.. В отношение же следственного дела Успенского П.Д., то оно получило существенное продолжение. Вновь был передопрошен один из свидетелей, бывший Председатель сельсовета (двое других к этому времени умерли). На этот раз свидетель от своих показаний отказался и уже заявил следующее: «Среди каких колхозников Успенский проводил контрреволюционную деятельность, и в чём она выражалась, и проводил ли он эту контрреволюционную деятельность, я не знаю». Относительно методов допроса он так же поведал, что его «…допрашивали ночью, допрос проводился быстро. Протоколов допроса мне не читали. Начальник районного отделения НКВД Михневского района говорил мне: «Давай скорей подписывай, надо ликвидировать духовенство», и говорил также: «Давай наговаривай больше», и я подписывал протокол, не читая».
16 марта 1957 г. прокурор Московской области обращается в Президиум областного суда с протестом по делу Успенского Павла Дмитриевича, где просит «Постановление Тройки в отношении Успенского отменить и дело производством прекратить за недостаточностью улик для предания его суду». 2 ноября 1957 г. Президиум Московского Областного Суда постановил: «Протест удовлетворить. Постановление Тройки…отменить и дело…за не доказанностью обвинения производством прекратить».
В 2000 году священномученик Павел Успенский был прославлен в Лике святых Новомучеников на Юбилейном Архиерейском Соборе.
Автор жития: игумен Дамаскин (Орловский), сайт: www.fond.ru, новомученики.рф.
Житие сщисп. Николая Тохтуева протодиакона
Священномученик Николай родился 9 мая 1903 года в заводе Бымовский Осинского уезда Пермской губернии* в крестьянской семье. Род Тохтуевых происходил от крещеных татар, которые поселились здесь в первой половине ХVIII века; это были потомственные кузнецы, отличавшиеся в своем деле большим мастерством. Прадед Николая Тохтуева, Осип Антипович, мог исправить такую поломку, которую в то время никто из бымовских кузнецов исправить не мог. Но, как среди многих мастеровых, в их среде тогда был широко распространен грех винопития. Погрешал этим и дед Николая, Николай Осипович; до пятидесяти лет это был прекрасный кузнец и добропорядочный человек, но, поработившись страсти, он подорвал свое здоровье и вскоре умер. Видя с детства, к чему приводит человека грех пьянства, отец Николая, Василий Николаевич, дал Богу обет не пить ни капли ничего хмельного – и выдержал его в течение всей своей долгой жизни.
Первое представление о книжном учении Василий получил от местного псаломщика, обучившего его грамоте, затем окончил сельскую школу. Огромное влияние на его воспитание оказала его мать, Мария Федоровна, женщина благочестивая, начитанная, воспитавшая Василия в строго религиозном духе и привившая ему любовь к чтению духовных книг. Сельская молодежь любила тогда собираться на вечеринки, но Василий лишь изредка посещал их, предпочитая им беседы на духовные темы со своим благочестивым другом, Василием Коноплевым**.
Василий Николаевич женился, когда ему исполнилось восемнадцать лет. В тридцать пять лет он овдовел, оставшись с четырьмя детьми, и женился на дочери священника Матвея Цветова, Марии, которой было тогда тридцать лет. У Марии Матвеевны с Василием Николаевичем родилось шесть детей.
Василий Николаевич был трудолюбивым земледельцем и хорошим хозяином, на своем поле он добился значительных урожаев, позволивших ему поправить хозяйство и выстроить новый дом. В тридцать лет крестьяне избрали его волостным старшиной и затем выбирали на эту должность четыре раза в течение двенадцати лет. На этом посту он стал известен как энергичный и справедливый человек, заботящийся о нравственном и материальном благосостоянии крестьянского общества. Узнав, что богатый мужик из соседнего села едва ли не до смерти бьет свою жену, он неожиданно застал его как раз в тот момент, когда тот собирался приступить к этому занятию; мужик пытался оправдаться, но Василий Николаевич спокойным тоном ему заявил, что если он хоть пальцем тронет свою жену впредь, то по приговору волостного правления ему будет устроена за избиение жены публичная порка. Стыд перед публичным позором отрезвил мужика, и он изменил свою жизнь. Впоследствии он вместе с женой пришел благодарить Василия Николаевича «за науку». Слава о необыкновенном волостном старшине быстро распространилась за пределы волости, и в 1906 году Василий Николаевич был избран в 1-ю Государственную Думу от Осинского уезда. В Думе он не примыкал ни к каким партиям, присматриваясь и осмысливая происходящее, и, когда через три месяца Дума была распущена, он не присоединился к ее революционной части, а уехал домой.
После пребывания в Государственной Думе он стал известным человеком в уезде и был избран в члены Осинской уездной управы. Ему было поручено ведать делами строительства народных школ, библиотек и больниц. Одиннадцать лет он подвизался на этом поприще: под его руководством были построены десятки новых школ, в том числе и большая деревянная школа в Бымовском заводе.
После Февральской революции в 1917 году в стране началась анархия, и многие распропагандированные большевиками солдаты стали собираться под лозунгами социалистических идей в разбойничьи шайки; одна из таких шаек организовалась в Быму. Василий Николаевич был заочно приговорен ею к расстрелу как контрреволюционер. После всенощной под большой церковный праздник его ждали новоявленные революционеры у дома и у церковной ограды, чтобы арестовать и расстрелять, но Василий Николаевич вышел за ограду в другом месте, а затем несколько месяцев скрывался в лесу и дома в подвале в особо устроенном месте, о чем знали даже не все домашние. Затем началась гражданская война, и в село пришли войска Колчака. При их отступлении, наслышанный о беспощадных большевистских расстрелах, Василий Николаевич вместе с сыном Николаем сделал попытку уйти с белыми в глубь Сибири. Отъехав от дома на сто пятьдесят верст и попав на большой Сибирский тракт, он увидел, что по нему движутся десятки тысяч людей, которые непременно должны вскоре, по его представлениям, столкнуться с большими трудностями, потому что некому было организовать для них ни ночлега, ни мест для приготовления пищи. И Василий Николаевич вернулся с сыном домой. Несколько раз большевистские власти его арестовывали, но всякий раз ему удавалось доказать свою невиновность, и его отпускали.
Огромное влияние на воспитание Николая оказала его мать, Мария Матвеевна. Ее глубокая вера в Бога руководила всеми ее поступками. В глазах окружающих она была настоящей подвижницей. Ни разу никто не слышал от нее грубого или раздраженного слова или чтобы она говорила в повышенном тоне. Она была всегда тихая, приветливая и со всеми ровная, из детей никого не выделяла как любимчиков. Она целыми днями трудилась, погруженная во множество повседневных забот, но трудилась с радостью, не зная усталости и не замечая трудностей, что было возможно только непрестанно памятуя о Боге. Вечером она последняя укладывалась спать, потому что по дому нужно было довершить множество дел – что-то сшить, перешить, починить одежду, а ночью, стоя перед иконами на коленях, долго молилась, чаще всего читая Псалтирь. Утром она вставала раньше всех, чтобы успеть растопить русскую печь и испечь хлеб.
Бымовский завод расположен в девяти километрах от Белогорского во имя святителя Николая мужского монастыря, бывшего одним из ярких духовных явлений того времени на Урале, когда верой, трудолюбием, нелицемерным устремлением ко спасению сотен людей, но главным образом чудесной силой Божией, в течение двух десятилетий были воздвигнуты великолепные храмы одного из лучших монастырей России. При своем основании монастырь не имел никаких материальных средств, кроме веры его наместника архимандрита Варлаама и собравшейся вокруг него братии. Основанный в 1897 году в пустынном лесном месте, он скоро стал центром духовного просвещения Урала. Сюда приезжали великие князья, дворяне, крестьяне и рабочие уральских заводов. Число насельников в течение короткого времени выросло до пятисот человек. На вершине горы, откуда открывается вид едва ли не на сто километров округи, был воздвигнут величественный Крестовоздвиженский собор. Дом Божий, претворенный в действительность рукой человеческой, тут соперничал с творением Божиим – прекрасным миром, окружавшим монастырь. Здесь для паломника мир бесконечно великий становился родным и близким – творение Божие, глубочайший смысл жертвы Христовой и ежедневно приносимая Бескровная Жертва.
Одной из достопримечательностей Белогорского монастыря был хор, состоявший почти из ста человек, причем хор исполнял произведения только церковных композиторов, лишенные светских эффектов, и потому его пение создавало глубоко молитвенное настроение в душах молящихся, которых собиралось на праздники многие тысячи. После службы в большой монастырской трапезной паломников кормили, приглашая всех без различия к общему столу. Здесь соседствовали дворяне, крестьяне и нищая братия. Люди обеспеченные предпочитали простую монастырскую трапезу всем излишествам и изыскам своей. Она как будто и была тем благодатным хлебом насущным, только и насыщающим по-настоящему человека, о котором Господь научил учеников просить в молитве. Большой поклонник народного просвещения, архимандрит Варлаам, стремясь сделать доступным книжное знание для живущих вокруг обители крестьян, собрал в монастыре библиотеку из десятков тысяч томов. Белогорский монастырь оказал огромное влияние на окрестное население благочестием и глубоким нравственным и религиозным настроем своих насельников, и до прихода советской власти население этих мест не знало ни воровства, ни иных преступлений.
Близость к монастырю привлекала в Бымовский завод множество паломников, которые приходили помолиться в обитель каждый год на престольные праздники. Мария Матвеевна с любовью принимала их у себя, и во время белогорских торжеств дом Тохтуевых наполнялся паломниками, что оказало большое влияние на детей, познакомив их уже в раннем возрасте с рассказами о святых подвижниках и святых местах из уст очевидцев. И в самом Быму жили люди глубокой веры: благодаря ей они преодолевали все беды и неурядицы.
Через три дома от Тохтуевых жила раба Божия Ольга Ивановна, она была женой кузнеца – пьяницы и дебошира. Ольге Ивановне приходилось переносить много обид от своего мужа, который ее беспощадно бил и издевался над ней. Бывало так, что он намеренно приводил в дом любовницу и приказывал Ольге Ивановне ухаживать за ней и угощать. В ответ он никогда не слышал никаких возражений. Она только, точно какая блаженная, скажет: «Слушаю, Яков Агафоныч. Сделаю, Яков Агафоныч».
Ольга Ивановна была человеком глубокой веры и несомневающегося упования на Господа. Во всех трудных обстоятельствах, которых у нее было немало, она обращалась к Господу и Его святым. Однажды ее муж пришел домой ночью пьяным и уже на дворе разбушевался. Ольга Ивановна, не зная, как справиться с буйством мужа, попросила святителя Николая: «Никола-угодник, что-то я себя сегодня плохо чувствую, больная вся. Отведи его руку». А муж в это время вошел в дом, снял тулуп и приготовился бить жену. Занес над ней кулаки – и вдруг в окно постучали. Он бросился посмотреть – нет никого. Он снова стал приступать к жене с кулаками – снова раздался стук в окно, но только уже сильнее. Он опять глянул в окно – нет никого. От охватившего его страха он мгновенно протрезвел, велел жене подать ужин, а затем, не сказав ни слова, лег спать.
Благочестие родителей, близость подвижнического миссионерского монастыря и частое присутствие на монастырских службах оказали на Николая Тохтуева огромное влияние. В 1916 году он окончил двухклассное училище в Быму и на следующий год поступил в училище псаломщиков при Архиерейском доме в Перми. По окончании в 1919 году училища, Николай был назначен псаломщиком в Свято-Троицкую церковь в селе Ашапа. 14 мая 1922 года он был рукоположен во диакона к этой церкви, в 1923 году направлен служить в Петропавловскую церковь села Уинского, в 1924 году переведен в Николаевскую церковь в селе Кыласово. В это время у диакона Николая открылся красивый и мощный бас, какого не было ни у одного из диаконов Кунгура и Перми, и 26 января 1925 года епископ Кунгурский Аркадий (Ершов)*** позвал его служить в градо-Кунгурский Успенский кафедральный собор. Владыка полюбил диакона Николая за его простоту, добродушие и нестяжательность. В 1925 году в Неделю Православия диакон Николай был возведен в сан протодиакона и награжден двойным орарем.
Все двадцатые и последующие годы сотрудники ОГПУ вели наблюдение за священнослужителями: одних арестовывали, других склоняли к сотрудничеству, третьих принуждали к оставлению служения в храме.
Случайный свидетель, деревенский подросток, в мае 1931 года показал, что был в кунгурской церкви на праздник Успения Пресвятой Богородицы; после службы его позвал к себе на чай протодиакон Николай, который ему стал говорить, что советская власть задушила духовенство налогами.
Протодиакон Николай был вызван в ОГПУ, и ему под угрозой ареста было предложено дать подписку о сотрудничестве с органами ОГПУ в качестве секретного осведомителя и сообщать обо всем, что происходит среди церковно- и священнослужителей. Подписку протодиакон дал, но сотрудничать не стал.
В 1931 году Василия Николаевича лишили избирательных прав как бывшего члена Государственной Думы, и двое его сыновей, один из которых протодиакон Николай, как дети лишенца, были отправлены в тыловое ополчение, условия жизни в котором мало чем отличались от лагерных. Большую часть времени тылополченцы выполняли тяжелую работу часто в трудновыносимых условиях – рыли котлованы и возводили корпуса заводов. Протодиакон Николай был отправлен на работу в Екатеринбург.
В декабре 1932 года сотрудник ОГПУ, «рассмотрев агентурную разработку “труженики”...»[1] нашел, что некоторые священники и миряне, «будучи недовольны советской властью и ее мероприятиями на селе, ведут активную антисоветскую деятельность среди населения, предсказывая скорую гибель советской власти, кончину мира, пришествие Страшного Суда и распространяют разного рода “святые письма”. Особенно активную деятельность фигуранты разработки развернули за последнее время, поэтому... – постановил он, – фигурантов разработки “труженики”... оперативно изъять и привлечь к ответственности»[2].
Были произведены аресты, всего по делу было арестовано двадцать семь человек. Протодиакон Николай был арестован 19 января 1933 года и помещен в кунгурскую тюрьму. Его посадили в подвальную камеру, рассчитанную на десять человек, в которую поместили пятьдесят. В камере стояли сырость, духота и табачный смрад, она не проветривалась, и в ней нечем было дышать. Люди по очереди пробирались к отверстию волчка в двери, чтобы хотя немного вдохнуть свежего воздуха, но напротив камеры находилась уборная, и оттуда тянуло тяжким зловонием. Некоторые умирали, не выдерживая этих условий.
В этой камере отец Николай пробыл полгода; укрепляемый Господом, он остался тверд в вере и, вызванный на допрос, заявил, что является убежденным верующим человеком, что он верит, что будет приход на землю антихриста, второе пришествие Христа, Страшный Суд и кончина мира. «Но сроков этой кончины мира я не устанавливал и не предсказывал, – сказал он следователю. – Разного рода “священные письма” я не распространял... Разговоров о кончине мира я... не имел... Существование советской власти несовместимо с религией и моими убеждениями, так как советская власть проповедует атеизм, безверие...»[3]
31 января следователь снова допросил протодиакона, поинтересовавшись, давал ли тот подписку о сотрудничестве с ОГПУ.
«В 1931 году я давал органам ОГПУ подписку о сотрудничестве в качестве секретного агента по освещению контрреволюционной деятельности церковников и духовенства, но я не только не выполнял эту подписку, а сам вел антисоветскую деятельность. С советской властью я считаюсь и признаю ее постольку, поскольку это не вредит вере. От дальнейших показаний отказываюсь»[4], – сказал протодиакон.
Все арестованные были обвинены в развале хозяйственных планов коммунистического правительства. «В деревне Подовиха... развален колхоз, из состоящих в колхозе 36-ти хозяйств осталось 12, – писали сотрудники ОГПУ. – В том же сельсовете в деревне Матвеевка колхоз, состоящий из 12-ти хозяйств, развален совершенно. Кроме того, под влиянием агитации членов организации, хлебозаготовки по Вислянскому сельсовету... к концу 1932 года были выполнены только на 70 %, несмотря на соответствующие нажимы со стороны власти, и только после ликвидации организации хлебозаготовки по сельсовету и по району были выполнены полностью»[5].
28 мая 1933 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протодиакона Николая к трем годам ссылки на Урал.
Находясь в кунгурской тюрьме, протодиакон заболел тифом и после вынесения приговора был освобожден, чтобы следовать на место ссылки вольным порядком, но тиф дал осложнения, и до ноября он не смог стронуться с места. Выздоровев, отец Николай по совету близких поехал вместо ссылки в Москву и с конца 1933 года стал служить в одном из храмов Калужской епархии. В 1934 году он перевелся служить в храм в городе Наро-Фоминске Московской области.
Настоятелем храма был протоиерей Сергей Павлович Павлов, благочинный Наро-Фоминского района; он состоял на службе в НКВД в качестве секретного осведомителя и занимался сбором сведений о священнослужителях и верующих. Он потребовал, чтобы протодиакон Николай дал показания в НКВД как лжесвидетель. И когда отец Николай отказался, протоиерей пригрозил, что посадит его за это в тюрьму, одновременно пообещав, что, если протодиакон согласится, он его от НКВД защитит.
Поразмыслив над тем, что священнослужителей в Наро-Фоминском районе уже почти не осталось и протоиерей непременно исполнит угрозу, протодиакон Николай в 1935 году перешел служить в Покровский храм села Петровское. Но поскольку этот храм находился в том же благочинии, отец протодиакон не чувствовал себя здесь в безопасности от преследований осведомителя и в январе 1938 года перешел служить в храм святых бессребреников Космы и Дамиана в поселке Болшево. Поселившись в Болшево, он стал брать уроки пения у руководителя ансамбля песни и пляски Александрова; его пригласили в ансамбль певцом, предложили место в Большом театре, но протодиакон остался служить в храме Божием.
В декабре 1939 года была арестована группа православных мирян, с одним из которых, Тимофеем Князевым, был знаком протодиакон Николай, так как тот был прихожанином Космодамианского храма и подрабатывал тем, что пилил для храма дрова. При аресте он показал: «Я... говорил везде среди лиц, которые меня окружали, и среди которых я вращался... что в Евангелии написано: будет положено начертание на правую руку или на лоб (чело), что нельзя будет никому ни купить, ни продать, кто будет иметь это клеймо... Вот мы в силу таких религиозных размышлений и объявили себя не гражданами СССР, отказались от трудовых книжек, не стали ставить на паспорта фотокарточки и отказались от законов, существующих в СССР»[6].
Тимофей Князев показал также, что хорошо знаком с протодиаконом Николаем Тохтуевым и у него с ним были беседы о том, нужно ли ходить голосовать или нет за кандидатов в местные советы. Мнения их на этот счет разошлись. Тимофей Князев считал, что голосовать не нужно, протодиакон – что нужно. Для разрешения вопроса они отправились к священнику, который пользовался у них авторитетом. И тот, исходя из текстов Священного Писания, поскольку вопрос был поставлен в религиозной плоскости, показал, что нет греха в том, чтобы голосовать. Протодиакон послушался, а Князев остался при своей точке зрения.
В Великую Пятницу Страстной седмицы 26 апреля 1940 года в дом, где жил протодиакон, пришел человек в штатском и, показав отцу Николаю повестку, сказал: «Вас вызывают в Мытищинское отделение НКВД. Собирайтесь!»
Протодиакон попрощался с семьей и сказал: «До свидания, – вернусь или нет, неизвестно».
Метрах в пятидесяти от дома их ждала легковая машина, и они поехали в районное отделение НКВД, где сразу же состоялся допрос.
Следователь спросил, арестовывался ли когда-нибудь протодиакон. Сначала тот отрицал факт ареста и приговора, но затем, признав это, сказал, что готов нести ответственность за то, что уклонился от ссылки. Следователь спросил, знает ли протодиакон Тимофея Князева, дав при этом понять, что хорошо осведомлен об их знакомстве на основании показаний самого Князева, а также и об отношении Князева к советской власти.
– Вам было известно об антисоветском настроении Тимофея Князева? – спросил следователь.
– Да, об антисоветском настроении Тимофея Князева мне было хорошо известно, он открыто его высказывал в моем присутствии.
– Значит вы, зная об антисоветском настроении его, никому об этом не сообщали?
– Да, я знал, что Князев антисоветски настроен, но я об этом никому не говорил и не довел до сведения советской власти.
– Значит, вы прикрывали его?
– Да, это так.
– Признаете ли вы себя виновным в том, что вы, зная об антисоветской деятельности Князева, не сообщили органам советской власти?
– Да, я признаю себя виновным в том, что я, зная об антисоветской деятельности Тимофея Князева, не сообщил об этом органам советской власти.
На этом допрос был закончен. После того как протодиакон подписал протокол, следователь, пригрозив, что загонит его самого на восемь лет в лагерь, предложил ему сотрудничать с органами НКВД, выявляя всех антисоветски настроенных лиц. Протодиакон согласился и вторично дал подписку о сотрудничестве, обязуясь держать сведения об этой договоренности в строжайшем секрете. Прощаясь, сотрудник НКВД приказал ему явиться в районное отделение НКВД на следующий день после Пасхи, 29 апреля.
Отец Николай, предполагая, что домой он уже не вернется, предупредил старосту храма, что его вызывают в НКВД и поэтому ему придется пропустить службу. Перед тем как идти, он собрал сумку со всем необходимым в заключении и простился с семьей. У него уже было написано краткое заявление с отказом от сотрудничества, которое он сразу же по приходе вручил начальнику районного отделения НКВД.
«Товарищ начальник, – писал он, – я отказываюсь от своей подписки и давал ее лишь потому, чтобы мне была возможность встретить Пасху и проститься с семьей. По моим религиозным убеждениям и по сану я не могу быть предателем даже самого злейшего моего врага…»[7]
Начальник, прочитав заявление, предложил все же подумать и не отказываться и отпустил отца Николая домой. Но тот остался в своем решении тверд, приготовившись пострадать за Христа. В объяснение своей позиции он составил пространное заявление на имя начальника районного отделения НКВД.
«Гражданин начальник! – писал он. – Разрешите мне объясниться с Вами письменно: я говорить много не умею по своей необразованности. Что вы от меня требуете, то я сделать не могу. – Это мое последнее и окончательное решение. Большинство из нас идет на такое дело, чтобы спасти себя, а ближнего своего погубить, – мне же такая жизнь не нужна. Я хочу быть чистым пред Богом и людьми, ибо, когда совесть чиста, то человек бывает спокойный, а когда не чиста, то он не может нигде найти себе покоя, а совесть у каждого человека есть, только она грязными делами заглушается, а потому я не могу быть таким, каким Вы бы хотели...
Вы мне обещаете восемь лет – за что же? За то, что я дал жизнь детям? Их у меня семь человек, и один другого меньше. Старший сын двенадцати лет перешел в 6-й класс, второй сын десяти лет перешел в 4-й класс, третий сын восьми лет перешел во 2-й класс, четвертый сын шести лет, пятый сын четырех лет, шестая дочь двух лет и седьмому только еще два месяца; жена больная, не может взять ребенка – так ей скорчил руки ревматизм и сердце болит. Советское государство приветствует и дает награду за многосемейность, а вы мне в награду восемь лет концлагеря пообещали – за что? Какой я преступник? Только одно преступление, что служу в церкви, но это законом пока не запрещено. Если я не могу быть агентом по своему убеждению, то это совершенно не доказывает, что я противник власти...
Хотя я и семейный человек, но ради того, чтобы быть чистым пред Богом, я оставляю семью ради Него... Разве не трудно мне оставить... семью в восемь человек и ни одного трудоспособного? Но меня подкрепляет и ободряет дух мой Тот, ради Которого я пойду страдать, и я уверен в том, что Он меня до последнего моего вздоха не оставит, если я Ему буду верен, а отчет мы все должны дать, как жили мы на земле...
Вот вы говорите, что мы обманываем народ, одурманиваем и прочие безумные глаголы, – а можете ли вы об этом определенно сказать, когда, может, и церковных книг не брали в руки и не читали их и не углублялись в христианскую веру, а судите поверхностно, что, мол, у нас написано в газетах и книгах, то верно, а что за тысячу лет написано было до Христа и про Него, что Он будет и так-то поживет, и такой-то смертью умрет и воскреснет (это за тысячу лет пророками было написано и уже сбылось), так это, по-вашему, неверно. Или вот, скажем, радио передает за тысячи верст без проволоки, – как это остаются слова в эфире и передаются, а весь человек куда-то девается, исчезает? Нет, он никогда не исчезнет и никуда не девается, умрет, истлеет и потом воскреснет в лучшем виде, как зерно, брошенное в землю...
Вот уже двадцать три года существует советская власть, и я ничем не проявлял себя враждебным по отношению к ней, был всегда лояльным, исполняя все распоряжения власти, налоги всегда выплачивал исправно, дети мои учатся в советской школе, и вся моя вина лишь в том, что, будучи убежденным христианином, я твердо держусь своих убеждений и не хочу входить в сделку со своей совестью... И вам не могу услужить, как вы хотите, и перед Богом кривить душой. Так я и хочу очиститься страданиями, которые будут от вас возложены на меня, и я их приму с любовью. Потому что я знаю, что заслужил их.
Вы нас считаете врагами, потому что мы веруем в Бога, а мы считаем вас врагами за то, что вы не верите в Бога. Но если рассмотреть глубже и по-христиански, то вы нам не враги, а спасители наши – вы загоняете нас в Царство Небесное, а мы того понять не хотим, мы, как упорные быки, увильнуть хотим от страданий: ведь Бог же дал нам такую власть, чтобы она очищала нас, ведь мы, как говорится, заелись... Разве так Христос заповедовал нам жить? – да нет, и сто раз нет, и поэтому нужно стегать нас, и пуще стегать, чтобы мы опомнились. Если мы сами не можем... то Бог так устроил, что вы насильно нас тащите в Царство славы, и поэтому нужно вас только благодарить»[8].
4 июля 1940 года была выписана справка на арест протодиакона Николая; он обвинялся в том, что, «являясь враждебно настроенным к существующему в СССР политическому строю, был тесно связан с отдельными участниками группы... существовавшей в Мытищинском районе, Князевым и другими (арестованы в 1939 году и осуждены в 1940-м)... Зная об открытых высказываниях Князевым... антисоветских настроений… укрывал его и не довел об этом до сведения органов советской власти...»[9].
В ночь с 5-го на 6 июля отец Николай был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму НКВД на Малой Лубянке. Сразу же после ареста следователь допросил его.
– Приведите конкретные факты антисоветских проявлений со стороны Князева! – потребовал следователь.
– С Тимофеем Михайловичем Князевым я познакомился осенью 1939 года, когда он нанялся... пилить и колоть дрова для церкви. В возникшем разговоре относительно выборов... Тимофей Князев спросил меня: «Ну как, голосуете?» Я ответил утвердительно. А он на это мне заявил: «Верующим голосовать нельзя, я голосовать не буду, я и в переписи участия не принимал...» Я Князеву не поверил и предложил ему поехать узнать к священнику воловниковской церкви Клинского района отцу Сергию... В конце 1939 года я и Князев ездили к отцу Сергию и спрашивали у него, можно ли голосовать верующим. Отец Сергий по церковному Писанию доказал нам, что голосовать можно и верующим, но Князев ему не поверил и остался при своих убеждениях. А я остался спокойным за то, что голосовать разрешается.
– С какой целью вы ездили к отцу Сергию?
– За тем, чтобы спросить, можно ли голосовать верующим.
– А если бы отец Сергий сказал, что голосовать верующим нельзя, вы бы голосовали?
– Если бы отец Сергий сказал, что голосовать верующим нельзя и что он сам голосовать не будет, я бы голосовать не стал.
– И вы бы тогда разъясняли об этом всем верующим?
– Никому бы я разъяснять не стал, не голосовал бы только сам.
– Назовите ваших близких знакомых, где они находятся и чем занимаются?
– Близких знакомых у меня нет.
– А со священниками болшевской церкви, другими служителями религиозного культа и верующими разве вы не поддерживали близких отношений?
– Нет, не поддерживал. Со священниками... болшевской церкви у меня был разговор только во время службы исключительно по служебным надобностям. Я в разговоры с ними не вступал, опасаясь, что кто-нибудь из них мог быть агентом НКВД, они тоже склонности к разговорам со мной не проявляли.
– Какие у вас взгляды относительно тех, кто помогает советской власти разоблачать контрреволюционно настроенные элементы?
– Я считаю их агентами-предателями, и сам таким никогда не буду ни при какой власти: ни при советской, ни при царской, ни при фашистской.
– Какие у вас взгляды относительно жизни на земле и вне нее?
– Я считаю, что в жизни на земле много несправедливостей, что жизнь человека не может кончиться его земной жизнью и будет продолжаться после его смерти на небе, так как должен Кто-то разобрать все эти несправедливости и воздать каждому по его заслугам.
– В чем же вы видите несправедливость земной жизни?
– Каждый старается предать своего ближнего...
– В чем вы видите предательство ближнего?
– Каждый спасает свою шкуру, а до другого ему дела нет.
– Приведите конкретные факты к предыдущему ответу.
– Я это отношу только к священнослужителям, которые записались в агенты НКВД и, чтобы их не посадили самих, предают своего ближнего.
– Каковы ваши взгляды относительно газет и книг?
– В газетах и книгах, я считаю, неправильно пишут то, что касается религии; я верю всему, что написано в Священном Писании.
25 июля 1940 года следствие было закончено и протодиакона ознакомили с материалами дела. 2 сентября 1940 года Особое Совещание при НКВД приговорило протодиакона Николая к восьми годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и он был отправлен в Севжелдорлаг в Коми области. Последнее письмо он написал своим родным из поселка Кожва в начале 1943 года. Протодиакон Николай Тохтуев скончался в заключении 17 мая 1943 года и был погребен в безвестной могиле.
Автор жития: игумен Дамаскин (Орловский), сайт: www.fond.ru, новомученики.рф.
