Храм Новомучеников и Исповедников Российских в Строгино

Доклад преимущественно этнографического содержания и имеет целью, во-первых, ознакомить аудиторию с практикой в основном старообрядцев–липован в рассматриваемой сфере, и, во-вторых, основываясь на этих наблюдениях, осмыслить ряд этнографических, литургических, культурологических, фольклорных и иных фактов, связанных единой темой, сделать попытку «смоделировать» или «реконструировать» один из компонентов средневекового мировоззрения и культуры, опираясь на живую старообрядческую традицию и общеизвестные письменные источники.

Статья основана во многом на рассказах старообрядческого протоиерея Полиекта Ефимова и его сына протоиерея Георгия Ефимова[1] – автор не счёл нужным облекать их рассказы в соответствующую научно-этнографическую форму, а предпочёл (ориентируясь на общий характер статьи) свободный пересказ изложенного. В качестве информаторов автор использовал также некоторых представителей московских старообрядческих общин, а также пользовался консультациями и материалами ещё нескольких специалистов, работающих в данной области: Н. Г. Денисова, Д. Григорьева, М. Макаровской, иерея Сергия Мацнева и других.

Всякий «практикующий» христианин (новообрядец или старообрядец – последний в большей степени), научаясь христианскому быту и обиходу, неизбежно сталкивается с осколками некогда цельной системы мировосприятия, в основе которой лежал некий духовный критерий. Речь идёт о том, что в основе отношения к событиям окружающего мира и предметам лежало их действие на душу и тело человека. Внешние факторы могли освятить, осквернить либо быть нейтральными. Причём тело и душа не воспринимались изолированно – осквернявшее душу оскверняло и тело (и наоборот). В основе отношения к телесному и материальному лежало именно духовное воздействие, хотя материальное и духовное воспринималось комплексно. Духовная скверна переживалась физиологически, физеологическая – духовно. Каждый свой шаг средневековый христианин переживал и осмысливал, руководствуясь этими ощущениями и критериями. Это отношение во многом определило литургическую культуру, быт и обиход русского средневековья.

Итак, скверну можно определить как некий мировоззренческий средневековый комплекс. Он включает в себя морально-этический, физиологический, духовно-аскетический, канонико-догматический компоненты. Этот комплекс изначально формировался в процессе воспитания и определял, наряду с другими комплексами, ритуальное и бытовое поведение христианина в средневековье. Наша задача – реконструировать этот комплекс с помощью исторических источников и живой традиции, сохранившейся в старообрядческих общинах.

Понятие скверны пересекается с понятием греха, область синонимичности их велика, и тем не менее это не одно и то же. Скверной называется то, что традиционно вызывало и вызывает некое духовно-физическое чувство своеобразной брезгливости, как бы некое отторжение, формируемое соответствующим воспитанием (ориентированное на православно воспринимаемую нравственность) и в основе своей изначально заложенное Богом[2]. Грех – понятие догматическое и нравственное, но умозрительное, напрямую связанное с православной сотериологией. Грех оскверняет, но не всякий; не всякая скверна греховна (природная, естественная скверна – напр. женская нечистота – следствие первородного греха, но не греха личного); но общая «педагогическая» функция скверны – формирование чувства общей греховности и чувства конкретного греха в человеке. Понятие скверны способно стать неким «мостиком» между умозрением и живым чувством.

Нередко средневековые правила относительно скверны современные исследователи объясняют физической гигиеной. Но физическая и духовная гигиена воспринималась древнерусским христианином «неразрывно и нераздельно», компоненты взаимно обусловили друг друга. Современному человеку трудно, да во многом и вообще невозможно понять это, потому что сейчас принципиально иная «конструкция бытия», и древняя онтологическая связность и органичность нам недоступна на «практическом» уровне, впрочем, вполне подвластна структурному анализу.

«Вопрошание» Кирика – канонический памятник XII в. – дает представление об этом отчасти уже исчезнувшемэтическом миросозерцании (далее – цитаты и описание по книге проф. С. Смирнова[3]). В его основе лежит идея чистоты… Сущность нравственных обязанностей христианина Кирик видит главным образом в его отношении к христианской святыне… Изначально картина вселенной предполагает наличие оппозиции: христианская святыня / нечистота в человеке и окружающем мире. Поэтому задача христианина – сохранить от скверны христианскую святыню, т.е. помочь человеку избежать греха (нечистота – источник человеческого греха), и получить очищение и прощение за грех. Следовательно, чувство священного, сакрального (благоговение), и ощущение скверного, нечистого (отвращение) становятся одной из основ религиозного сознания древнерусского человека. Это отношение «пропитывало» не только ритуальную, но и бытовую сферу бытия: для Кирика нет действий безразличных в нравственном отношении, даже в житейском обиходе. Вся жизнь воспринималась в качестве непрерывного обряда. Таким образом, стремление к очищению от скверны, к чистоте – один из основных мотивов духовной деятельности христианина в средневековье. Структурные основы этого мировоззрения сохранены в некоторых старообрядческих этносах[4].

Идею для написания этой статьи мне подал священник Георгий Ефимов, когда рассказал об отношении к скверне в кругах староверов-липован, живших и живущих в Румынии. Они сохранили и культивируют средневековые нормы жизни в этом плане. Отец Георгий рассказывал, что перед браком обычно спрашивают, «признает ли невеста погань»[5], т.е. сохранила ли она традиционное мировосприятие (следует отметить, что липованская молодежь сейчас конечно осовременилась во многих отношениях[6], но сохранять некоторые краеугольные мировоззренческие основы считается обязательным). Если невеста «погани не признает», что зависит во многом от семейного воспитания, то она считается плохой невестой, какой бы хорошей хозяйкой она не была.

Осквернение предполагает невозможность прикосновения ко святыне и необходимость очищения. Первым очищающим фактором является время – для очищения после осквернения должен пройти определенный период времени. «Физиологическим» очищающим фактором является, как правило, ритуальное омовение (полное либо частичное, в зависимости от вида скверны)[7]. Для очищения «внутреннего человека» существует ряд молитв и последований от скверны. Если осквернение связано с личным грехом – налагается епитимия, иногда длительное отлучение от святыни. Перед причащением причастникам обязательно читается молитва от скверны.

Кроме особых случаев осквернения существует скверна «регулярная» – неизбежная, бытовая. Поэтому день отмечен рядом «очищающих» обрядов и чинов, некоторые из них, впрочем, сохранены и в светском обыденном обиходе как атавизмы ритуального поведения, которые, впрочем, уже не воспринимаются никем с ритуальной стороны (это – отдельная тема). Роль регулярного телесного чистилища на Руси играла баня – русские традиционно при возможности мылись каждую неделю или чуть реже. Однако омовение в бане, кроме гигиенического, традиционно имело и ритуальный смысл: человек омывался как телесно, так и духовно. Вообще связь телесной и духовной нечистоты можно считать особенностью средневекового мировоззрения. Скверна не просто понималась, она ощущалась. Поэтому физически нечистый человек не мог претендовать на духовную чистоту[8].

В связи с этим баня традиционно на Руси считалась нечистым местом[9] (как, например, и уборная), поскольку она была местом очищения от скверны – скверна оставалась в бане. Ни один из банных предметов не вносился в дом – все считалось скверным[10] (по этой причине в средневековье немыслимо было расположить баню или туалет в доме). Баня воспринималась как бы как место неприсутствия Божия[11]. После посещения бани в средневековье на Руси положено было брать у священника молитву от скверны[12]. У липован сохранилась традиция обязательного омовения после бани. В предбаннике всегда ставится сосуд (обычно кувшин) с чистой студеной водой. Помывшись, необходимо перед выходом из бани облиться этой водой с чтением молитвы[13]. Также традиционно признаком благочестия считается перемена одежды: банная, нечистая, одежда снимается перед входом в дом, и одевается другая, чистая. В случае несоблюдения этих правил человек заходит в дом «поганым» (омовение, кстати, считалось необходимым и после купания в реке или в море). Подобные традиции сохранились кое-где и у беспоповцев-федосеевцев[14]. Большая часть староверов-поповцев о них ничего не знает.

Отец Георгий рассказал мне историю, которая произошла в одном беспоповском приходе на Кавказе, который отличался особой консервативностью. В девяностых годах прошлого века на этот приход был прислан Новозыбковской митрополией новорукоположенный священник (в этот период, по мнению липован, совершалось много поспешных хиротоний неготовых кандидатов, т.к. начался процесс отдачи государством храмов и возникла острая нужда в священниках[15]). Он понравился прихожанам, что имеет принципиальное значение, поскольку у староверов сохранилась средневековая традиция выборного духовенства, и в случае, если священник присылается извне митрополией, приход имеет полное право не принять его. Священник поначалу «прижился», но потом был резко отвергнут и уехал. Причиной этого стало незнание им правил и традиций отношения к скверне. Священник ходил мыться в баню к прихожанам. Хозяева традиционно готовили в предбаннике кувшин с водой для омовения. Стали замечать, что после батюшки кувшин остается полным. Проследили, что священник не пользуется этим кувшином и не омывается после бани – остается поганым, что сразу стало причиной неприятия священника: ему сказали, чтобы он уезжал (для староверов традиционно лучше остаться без попа – принятие недостойного считается сродни кощунству).

Еженедельное мытье в бане производилось не только для телесного очищения, но и имело значение очищения душевного и духовного[16]. Вместе с телесной нечистой смывалась и духовная (напомню, что духовная нечистота переживалась как бы физически, сродни телесной[17]). В бане мылись перед причащением[18], перед праздниками, чтобы в чистоте встретить святыню. А вот в праздничные и особо постные дни мыться запрещалось (в особенности после причастия), это считалось кощунством[19]. В древнерусском каноническом кодексе имелось на этот счет каноническое правило[20].

Мы уже упоминали о том, что в средневековье «на скверну» испытывалось практически все, поэтому даже простое перечисление всего того, что считалось оскверняющим, невозможно. Поэтому мы попытаемся упомянуть лишь основные факторы скверны, сохранившиеся в современном староверии. Вкратце определим виды скверны и отношение к ним в русском средневековье, в различных старообрядческих согласиях и у современных новообрядцев.

Скверна половая (мужская и женская)

 В современном (новообрядческом) понимании осквернение вызывает лишь «половая» скверна: женские менструации, мужские поллюции[21] и роды – после каждого из этих типов скверны существуют специальные обрядовые и молитвенные очищающие последования. Еще считается, что осквернить может нечистый, обычно блудный сон и блудное телоощущение во сне (осквернение в этой ситуации возможно не только для мужчин, но и для женщин, в отличие от поллюции). Можно смело констатировать тот факт, что средневековое мировоззрение в этом отношении утеряно.

При женской нечистоте согласно средневековой традиции женщина после конца нечистоты неделю не прикасается к святыне. При нечистоте женщина не просто не прикасается ко святыне – она не входит в храм. После завершения менструации женщина остается нечистой еще неделю – правила эти в современном старообрядчестве четко соблюдаются. Омовение в этом случаях в средневековье и в современном старообрядчестве имеет ритуальное значение и, естественно, обязательно[22]. Что касается поллюции, то обязательно омовение и вычитка молитв искусных[23]. Особенно подробно эти правила расписаны для священников, поскольку преимущественно актуальны для них вследствие необходимости быть периодически готовым к служению Литургии[24]. Чин от осквернения, содержащийся в Каноннике (искусные молитвы), традиционно вычитывается (с 50-ю земными поклонами) священником или диаконом после собственного осквернения в случае, если ему необходимо в этот день прикасаться к святыне или служить (обязательно омовение, при возможности служащий исповедуется).

Правила о половой нечистоте (в особенности о женской) в новообрядчестве постепенно и последовательно забываются. Например, после нечистоты у женщины должно пройти несколько дней, и лишь после этого ей можно прикасаться к святыне – в этом отношении в новообрядчестве нет никакой определенности[25]. По прошествии определенного времени (или сразу) требуются определенные молитвенные последования – они забыты (в древней Руси священник давал женщине молитву от скверны). Что касается молитв искусных, то они клириками обязательно читаются, (исповедь рекомендуется, на омовении внимание не заостряется)[26]. Миряне искусные молитвы в новообрядчестве читают редко. Но в общем средневековую традицию в отношении половой скверны можно более-менее сохраненной и общей в основных чертах для новообрядчества и старообрядчества, особенно если сравнивать этот вид скверны с другими видами, представление о которых в новообрядчестве утеряно или искажено.

Супружеское ложе и связанная с ним скверна 

В средневековом понимании и в современном староверии оскверняется супруг после полового акта (это не было грехом, но привносило скверну[27]). В любом случае обязательно после этого было омовение[28] и смена одежды[29]. После супружеского акта в течение последующего дня нельзя прикасаться ко святыне, идти в Церковь; и наоборот, приступив ко святыне, в следующую ночь нельзя было скверниться[30]. Священнику запрещалась супружеская жизнь не только накануне литургии, но и в ночь после служения литургии, и в ночь перед служением вечерней службы (для мирянина супружеская жизнь запрещалась в период говения[31]), и перед совершением Таинств и любого священнодействия[32]. В современной господствующей Церкви почти все эти правила последовательно забыты, причем забыты настолько, что порою некоторые современные православные авторы готовы объявить половой акт чуть ли не священнодействием[33].

В этой области в средневековье существовало понятие «скверны в скверне»: речь идет об извращениях при супружеском акте, которые обычно перечисляются в исповедальных вопросах и поновлениях. Тема эта щепетильна, нуждается в отдельном исследовании, но здесь мы ее вскользь коснемся: она очень удобна для выявления психологии осквернения. Мы можем констатировать факт того, что основой этой погани является не столько сластолюбие, сколько сознательный бунт и кощунство: нарушение естественных и очевидных табу и запретов, установленных Богом. Поэтому вполне оправданы положенные в этом случае епитимии. Говорить о ней подробнее нет смысла: в этом случае ощущение греха превалирует и поглощает сопутствующую скверну (грех влечет за собой скверну, а не наоборот – скверна выявляет греховность).

Скверной в скверне являлась супружеская жизнь в запрещенные периоды (в посты и под праздники, при месячных, в «чистое» время суток, т.е. днем) и в запрещенных местах (под иконами, на кладбищах[34]). В современном беспоповстве при супружеском акте снимают нательный крест, у поповцев-липован – нет (информант – прот. Полиект)[35].

Скверна послеродовая 

Правила о родовой нечистоте соблюдались в Древней Руси[36] и пришли к нам из Византии. Рожала женщина обычно не в доме, а в бане – нечистом месте. Роды (не только человеческие, но и животных) способны были осквернить помещение, о чем говорят соответствующие молитвы в Потребнике. Осквернялась баба, принимавшая роды и все помогавшие ей (присутствовашие) – им читались священником очистительные молитвы[37]. Послеродовые сорок дней в средневековье считалась нечистой не только женщина – нечистым был дом, где она пребывает, в этот период не принимали гостей[38], женщина не посещала храм[39] (последнее правило сейчас исполняется в старообрядчестве; в новообрядчестве ныне кое-где практикуется послеродовое хождение в храм – роженица просто не прикасается ко святыне). Послеродовые очистительные молитвы (молитвы сорокового дня, содержащиеся в Требнике) в новообрядчестве сейчас обычно читаются священником матери после крестин младенца[40].

Домашние животные, скотина и нечистота 

Осквернение происходит вследствие контакта с чем-либо нечистым. Необходимо омовение после прикосновения к нечистым животным, после посещения скотного двора к святыне не прикасаются, пока не омоют руки (информант – прот. Полиект). Эта тема требует более подробного разбора. Весь животный мир делится средневековым сознанием на чистое и нечистое. Оскверниться от животного можно двумя путями: через вкушение нечистого или через прикосновение. Некоторые животные скверны и не годны лишь к употреблению в пищу, другие же оскверняют и через прикосновение. Пока поговорим о второй категории. Кошка чиста; нечиста собака[41] и практически вся скотина: свиньи, козы, лошади. Нечистому не разрешается вход в дом[42] (и, конечно, в храм), скотина не прикасается к «чистой» посуде, не пьет из «чистых» источников и колодцев. Нечисты крысы и мыши, но их нечистота относительна. В посещении дома им, конечно, не откажешь, но продукты питания и, например, колодцы и источники они способны осквернить. Нечисты в этом плане многие пресмыкающиеся: змеи, лягушки, ящерицы.

Скверна пищевая, пищевые запреты, виды пищевой нечистоты 

Нарушение постного устава воспринималось как осквернение (и воспрещало доступ к святыне), т.е. скоромная пища становилась на период поста скверной[43]. По средневековым правилам нельзя вкушать рыбу без чешуи (сома[44], осетра, угря)[45], раков и иные морепродукты (креветок, кальмары)[46], нельзя есть телятину и мясо зайцев, бобров, белок (векшину)[47], конину, ослину, собачатину[48], мясо некоторых птиц[49] и проч., употребление свинины допустимо[50], если она приготовлена на огне (прошла через огонь; информант – Денисов Н. Г.). Запрещается есть кровь[51]: в мясе при готовке не должно оставаться крови[52]. Запрещалось есть молозиво[53]. Безусловно, эти правила, по крайней мере некоторые из них, имеют византийские корни[54]. В Византии запрещалось употребление мяса белки, ворона[55], ласточки, летучей мыши, аиста, коршуна[56], а вот черепокожные (креветки и кальмары) в пищу греками употреблялись и употребляются. В Византии и на Руси изначально к поганой пище причислялась удавленина, мертвечина и звероядина[57]. После вкушения нечистой пищи, кроме очистительной молитвы полагалась епитимия[58] (это было актуально по причине вынужденного общения с татарами[59]).

На Руси чистота пищи зависела от процесса ее производства. Поэтому нечистой считалась пища, производство которой невозможно было отследить, пища, произведенная неправославными. До сих пор у беспоповцев считается нежелательным употребление пищи, купленной на торжище. Если этого избежать невозможно, пища «отмаливается»[60].

Глава 30 Красного устава (часть этой главы «О скверноядцах», л. 118) кроме кровоядения и ядения поганого (и с погаными) перечисляет следующие виды пищевой нечистоты: пиянство (водка – ч. 2, л. 185), чайная и сахарная сладострастная чума (т.е. чай и сахар причислялись к нечистой пище[61]), колбаса (из-за содержащейся в ней крови – ч. 2, л. 183), кофе и шеколад (ч. 2, л. 184). Со ссылкой на Ветхий Завет[62] в этом уставе запрещалось вкушение мяса молодого ягненка и лебедя[63].

В случае впадения скверного в большие сосуды, где хранится вино, масло, пшеница и проч., существовал чин очищения этой пищи (как, впрочем, и сосудов – см. ниже). Все зависит от степени осквернения. Если нечистое заметили сразу – оно изымается и пища освящается. Если нечистое находится в сосуде два дня – требуется перелив в другой сосуд и освящение пищи и сосуда. Если более и изгниет – пища выбрасывается, сосуд освящается (Зонар, гл. 75).

Скверна обиходно-бытовая 

Оскверняется человек в старообрядческом понимании вследствие сна[64]. Во сне находится в бессознательном состоянии и по этой причине особенно доступен для бесовского воздействия. По правилам староверов-липован после сна до омовения человек не ликуется (не лобызается с другими), священник не благословляет, невозможно прикосновение к святыне, вообще ничего нельзя делать и ни к чему не прикасаться. Интересен процесс утреннего омовения – умывания. Положено набрать воду в рот, ни к чему не прикасаясь руками (руки нечисты, а уста чисты всегда), затем изо-рта полить на руки, после этого руками вода набирается в емкость и совершается умывание (отметим, что в этом случае достаточно омовения лица и рук, а не всего тела). Информанты – прот. Георгий и Полиект. Спать нельзя раздетым[65]. У сна была еще одна функция: он разделял замкнутые жизненные периоды, как бы подводил черту под законченным периодом, поэтому сон прекращал действие дневной скверны, начиная новый день (действие сакрального элемента заканчивалось)[66].

На чистоту-нечистоту проверялось и время: годовой и суточный круги. В сутках нечистыми были ночь и время после полудня (бес полуденный), т.е. время сна (поэтому и сон – нечист). Поэтому ночное время считалось временем молитвы для монахов и подвижников, которые дерзали искать полной чистоты и бороться со всякой нечистотой (именно поэтому, кстати, избирали для молитвы порой места нечистые). Иногда нечистыми считались дни бывших языческих празднеств.

Соответственно, оскверняли увеселения и празднества, восходящие к язычеству: скоморошество и всякое играние, то, с чем боролись в XVII в. ревнители благочестия. Т.н. функция разгула актуализировалась во времена, также промаркированные в народном (но не церковном!) сознании неким «допуском» – попущением нечистоты (это Святки, Масленица и проч.). За этими периодами однозначно следовали времена «очищающие» (Богоявление, Великий Пост и т.д.).

Нечистота мест и предметов определялась их назначением. Кроме бани, нечистым считалось отхожее место[67], которое всегда располагалось на некотором удалении от дома[68] и никогда не ориентировалось на восток[69]. Нечисты трупы животных и места их захоронений. Нечистым считалось и считается то, что имело отношение к язычеству: капища, жертвенники и проч. Традиционно нечистым считалось все связанное с занятием колдовством. Предметы (и места) осквернялись через соприкосновение с нечистым, с человеческой скверной и иной нечистотой. Возвратить их в «чистый» обиход возможно было с помощью измовения (или стирки) и иногда чтения соответствующей молитвы.

Затронем вопрос о телесной погани. О чистоте и нечистоте различных частей тела говорит практика непомазания Св. Миром ног по старопечатным Потребникам. Нечистым считается то, что расположено ниже пояса[70]. Традиционной одеждой старообрядцев-липован является рубаха-косоворотка, подпоясанная навыпуск, чтобы не прикасаться к ширинке (прот. Георгий). У беспоповцев традиционно, если на молитве кому случится прикоснуться к чему-либо ниже пояса – бегут мыть руки[71]. Традиционно с понятием осквернения сочетался стыд при публичном обнажении неположенных или срамных частей тела (волосы у замужней женщины и прочее всем понятное, хотя обнажение этого в нечистом месте – бане – было естественным). Причем осквернялся не только обнажавший, но и увидевший: это осквернение глаз, взора (отсюда многочисленные исповедные вопросы). Взор может осквернить вообще зрение нечистого.

Уста, по евангельскому слову, оскверняются исходящим из уст. На Руси эти слова понимались как запрет матерной брани, кощунства и произнесения иных табуированных слов и выражений (обычно бесовских имен)[72]. Осквернялся в этом случае не только говорящий, но и слышащий (оскверение ушес). В XVII веке на Руси появился новый оскверняющий фактор – курение (Книга о вере, гл. 15; Уложение Алексея Михайловича 1649 г.). Оно воспринималось скверной не только по причине вдыхания скверны, но и по причине выдыхания (исхождения из уст дыма, как у беса). Табак относили к пище времен Антихриста (Красный устав, ч. 2, гл. 30, л. 185). В греческих епитимийниках, кстати, сквернящим считалось также курение табака, игра в карты, охота, танцы[73].

Неестественные извержения и истечения тела также считаются скверными. Обычно это следствие болезни: гной из раны[74], струпы, рвота[75] (отсюда деление болезней на чистые и нечистые)[76]. Истечение крови также считается скверной, что отчасти сохранено и в современной ритуальной практике: считается неправильным присутствие человека с кровоточащей раной (открытая кровь) в храме; священник с подобной раной служить не может[77]. В средневековье на Руси брали у священника молитву от скверны даже в случае, если кровоточили зубы[78]. Отсюда происходил древнерусский канонический вопрос о возможности причастия человека, если у него во рту гной или кровь[79].

Общение с иноверцем 

Этимология слова погань такова: происходит от прилагательного поганый, далее др.-русск. поганъ «языческий» (др.-греч. βάρβαρος, δήμιος, ἔθνος). Язычник не имеет христианской святыни, оскверняет святыню (при войнах). Язычник и иноверец скверны, общение с ним оскверняет[80]. Оскверняет общение трех видов: совместная молитва, совместная трапеза[81] и совместное мытье в бане[82]. Впрочем, оскверняют и беседы с иноверцами[83]. Древнерусский христианин ощущал иноверцев нечистыми, особенно не богословствуя об их ересях. Нечистота в этом случае была следствием не столько ереси, сколько следствием «несвятости», удаленности от святыни. Поэтому брань против поганых была оправдана на уровне ощущений.

При этом в современном староверии, особенно в беспоповстве, проводится разделение, которое зависит от степени ереси. Одно дело – христиане еретики (напр., никониане или староверы другого согласа), их пускают в домы, храмы и проч., хотя не общаются. Другое дело – нехристи, язычники (к которым, кстати, относятся латины иармены), «степень отдаления» здесь больше.

Посещение иноверного оскверняет храм. Оскверняется не только храм, но и всякая святыня. Беспоповцы над святыней молятся, прежде чем ее принять (Красный устав, гл. 39), при этом ссылаясь на древнерусскую практику[84] (поется молебен, икона омывается св. водою и кадится фимияном). Иноверец оскверняет дом (поэтому в дом его пускать не положено) и всякий домашний предмет, особенно посуду (от невозможности совместной трапезы)[85]. Отсюда у беспоповцев понятие чистой и нечистой посуды, существует чин отмаливания оскверненных иноверцами сосудов (Красный устав, гл. 40)[86]. Нельзя ликоваться с иноверцем и еретиком, нельзя попасть под благословение священника-никонианина, например (и наоборот, священник не может благословить еретика или иноверца). Приветствие возможно лишь на расстоянии – легким поклоном.

Скверна при погребении 

Смерть приносила скверну[87]. Смерть человека или животного оскверняла помещение, о чем говорят соответствующие молитвы в Потребнике[88]. Оскверняло прикосновение к покойнику: после прикосновения мыли руки. Священнику после погребения в русском средневековье не рекомендовалось, например, прикасаться к Святым Тайнам[89]. После выноса покойника для погребения в доме мылся пол. И тем не менее древнерусское христианское представление о покойнике лишено ветхозаветного пафоса скверны. Мощи покойника почитаются, с ними прощаются, лобызая их[90]. Место захоронения свято, расположено недалеко от церкви. Можно смело сказать, что представление о скверне покойника бытовало более в народном, а не в церковном сознании. О многих народных, полуязыческих представлениях о смерти, с которыми боролась Церковь, можно прочитать в книге А. И. Алексеева «Под знаком конца времен» (СПб., 2002). По-видимому, велась определенная борьба с народным представлением о нечистоте мертвого тела: в епитимийных вопросах, например, встречаем запрет на плевки после целования покойника[91].

Скверна на молитве и трапезе 

На молитве неочистясь не будь[92]. Молитва и крестное знамение – священнодействие, и к нему нельзя приступать оскверненным, не омывшись, в нечистой одежде[93] (то же касается и трапезы). Отсюда основное назначение подручника – не сквернить рук прикосновением к земле при земном поклоне[94]. Священнику запрещалось служение в нечистом и усцяном платье[95]. Об очищении от бытовой и половой скверны перед приходом в храм мы уже говорили, но существует специфическая «молитвенная» скверна, которая особо характеризует беспоповские общины.

Беспоповские общины в современное время обычно полузакрыты: иноверцы в церковь не допускаются (висит объявление). Христиане других согласов стоят с немолящимися[96]. Молиться (кланяться и креститься)[97] им нельзя, разрешено лишь сложить руки при персех и про себя читать Исусову молитву (в поповских общинах все несколько по-другому, кое-где разрешено молиться в притворе). Таким образом блюдут себя от скверны молитвенного общения с иноверцем.

Традиционно частое омытие рук на молитве. Моются руки, если человек прикоснулся к чему-то нечистому – обычно к тому, что ниже пояса. Руки омываются, если человек прикоснулся к деньгам[98]. Поэтому в федосеевском храме на Преображенской заставе в Москве сравнительно недавно можно было наблюдать, как сборщики пожертвований после сбора мыли руки (информант Н. Г. Денисов). Купив свечу в лавке, члены поморской общины несут ее от лавки в церковь в бумажке (за свечу – святыню – берутся непосредственно после расплаты деньгами). Традиционно беспоповцы следят, чтобы нечистая часть подручника не прикасалась к чистой (поэтому подручники не кладутся стопкой).

Немного о беспоповской трапезе. На праздничной трапезе замирщенные и христиане других согласов сидят за отдельным столом, с отдельной нечистой посудой. Все привезенные и пожертвованные ими продукты перекладываются (или переливаются) в чистую посуду и «отмаливаются». С иноверцами же трапеза вообще не допускается. В путешествие беспоповцы возят с собой свои иконы и свою посуду (Красный устав, гл. 37).

Беспоповские особенности понимания скверны 

Беспоповское представление о пришествии духовного Антихриста наложило печать на их воззрения на скверну. Мир оскверняет. Любой, вышедший в мир – оскверняется, замирщается. Речь идет даже не о запрещенном общении – замирщает все (езда на транспорте, хождение по улице и проч.)[99]. Поэтому пришедших из мира надо принимать в молитвенное общение заново, очищая их скверну. Отсюда «начал для замирщенных» в федосеевских моленных (Красный устав, гл. 47)[100]. Он предваряет общий начал. Не замирщенными остаются только живущие при церкви.

Беспоповцы строго соблюдают правила охранения себя от скверны при трапезе и на молитве, поэтому эти правила стали специфическим признаком беспоповства. Оппозиционность и замкнутость старообрядческой культуры привела к акцентуализации и иногда к гипертрофизации отдельных отличительных и характерных культурных черт, их обособлению и изъятию из контекста. В беспоповстве в крайних видах это приводило к появлению «личных» подручников и личной посуды, к которым не прикасался даже никто из единоверцев. Конечно, ничего подобного в средневековье на Руси не было. Но неверно считать (как это делают некоторые из современных «младостароверов»), что в поповских старообрядческих этносах понятие о погани появилось под влиянием беспоповцев. Исторически доказуемо, что это живая средневековая аутентичная традиция, сознательно сохраненная поповцами и являющаяся одним из немаловажных компонентов традиционного мировоззрения и, соответственно, религиозного воспитания молодежи на настоящий день.

Теперь произведем перечень основных письменных источников, касающихся вопросов скверны. Во-первых, это молитвенные последования. Перечислим молитвы от скверны, которые имеются в старопечатных книгах.

В Большом Потребнике

1) Храмовый цикл

а) Чин на отверзение церкви, от еретик оскверншейся*[101]

б) Молитва на отверзение церкви от язык оскверншейся*

в) Молитва во отверзение церкви в ней же случится некоему животну умрети

г) Молитва о еже аще случится животному некоему родити в церкви

д) Молитва во отверзение церкви, в нейже случится умрети человеку нужною[102] смертию

е) Чин на очищение церкви, егда пес вскочит в церковь, или от неверных внидет кто, или от пияных проказ, или от младенца скверна

2) Родильный цикл

а) Молитва храму, в немже младенец родится

б) Молитва жене по рождении* и женам, прилучившимся на рождении том

в) Молитва бабе, приемшей младенца

г) Молитвы матери со младенцем в 40-й день*

д) Молитва жене, егда извержет младенца[103]*

3) Молитва от скверны (общая)[104]

4) Домовый цикл

а) Молитва храмине в ней же сука ощенится

б) Молитва над кладезем оскверншимся[105]

в) Молитва над сосудом оскверншимся*[106]

5) Пищевой цикл

а) Молитва брашну и питию впадшему скверну*

б) Молитва о еже в брашнех соблазнившихся (поганским нуждам впадша – т.е. вкушавшим пищу иноверных)[107]

в) Молитва о еже скверно ядших*[108]

В Большом Каноннике 1651 г.

Правило искусившемуся во сне или молитвы искусные[109]

Последования, не вошедшие в печатные книги

Молитва от осквернения мирским человеком кроме причастия[110]

Ряд отдельных молитв, вошедших потом в состав последований[111]

Далее, к письменным источникам, из которых особо можно получить информацию о скверне, можно отнести древнерусские канонические памятники (главным образом Вопрошание Кирика) и древнерусские епитимийные номоканоны. Незаменимы позднейшие старообрядческие печатные и рукописные книги и уставы: в первую очередь Красный устав, кроме того Выговский устав и Савины главы (Преображенский устав). В Прологе, Цветнике, Житиях святых и прочих четьих книгах при внимательном структурном анализе выявляется множество интересных и значимых фактов средневекового мировоззрения в исследуемой области.

Современное новообрядческое церковное сознание сохранило в основном лишь представление о половой и послеродовой нечистоте[112]. Следует отметить, что практика в этом отношении становится все менее и менее консервативной. В обновленческой по духу церковно-критической литературе в начале XX века и позже нередко появлялся протест против правил о женской нечистоте[113]. Фактически во многих православных нерусских приходах в Западной Европе и Америке эти правила и традиции забыты, напоминание о них опять-таки встречает протест[114]. Например, вполне возможно участие в таинствах, исповедь и причастие при женской нечистоте. Это сознательная обновленческая традиция аргументируется соответствующим образом.

В Интернет-сфере в последнее время современными «обновленцами» довольно активно ведется пропаганда отмены последних сохранившихся в этой сфере запретов. Например, Александр Боженов пишет: Ни сущностных, ни догматических или канонических препятствий к причащению женщин во время месячных и послеродового периода нет. Запреты в этой области идут от ветхозаветных традиций исполнения иудейского Закона, не имеющих никакого отношения к христианству. От этих запретов, по «наблюдению» автора, женщина ввергается в смущение и ложное самоуничижение, и даже испытывает унижение[115]. Вторит ему и свящ. Вадим Коржевский[116]. Но инициировал этот диалог патр. Сербский Павел в своей менее категоричной (за что он и критикуется Боженовым[117]), но все же модернистской статье «Может ли женщина приходить в храм на молитву, целовать иконы и причащаться, когда она «нечиста» (во время месячных)»?[118]. В этой статье он выразил мнение в основном западного христианского мира, сформированное секуляризированным и феминизированным обновленческим сознанием в XX веке. За этим подходом однозначно стоит западная модель мышления и «гуманистическая» система ценностей, чуждая традиционному христианству, где центральным концептом является понятие человеческого достоинства и права. Подробно разбирать аргументы реформаторов здесь нет ни места, ни желания, но кратко о них упомянем.

Сначала о ветхозаветной нечистоте. Во-первых, она имеет все же некое отношение к христианству, по крайней мере Господь категорично не отрицал все предписания Ветхого Завета: не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф. 5, 17). Напомню также постановление первого Апостольскго собора, который, разрешив новокрещенным из язычников не соблюдать Моисеев закон в полноте, оставил, однако, некоторые его обрядовые предписания, касающиеся нечистоты (вкупе с нравственными заповедями): воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите (Деян. 15, 20)[119]. Во-вторых, понимание нечистоты в Ветхом Завете и мировоззренческий комплекс с этим же названием в христианском средневековье – две разные вещи[120]. Семантические ареалы этих понятий имеют точки соприкосновения, точнее, область «семантического наложения», но эта область невелика. Понятно, что вопрос требует отдельного исследования, однако достаточно лишь прочитать ветхозаветные законы о нечистоте (Лев. 11, 15, 19, 25; Исх. 10; Втор. 14 и проч.), чтобы увидеть, сколь ветхозаветное «субстанциальное» (сущностное) понимание нечистоты отлично от новозаветного символического понимания; я уж и не говорю о принципиальном обрядовом несходстве. Новозаветный взгляд принципиально переменил и преобразил мировоззрение христиан, взгляд на окружающий мир в свете искупления Христова: приблизилось Царствие Небесное и двери в Рай открыты. В результате было сформировано т.н. символическое мировоззрение, воспринимавшее внешний материальный мир как тонкую прозрачную плёнку, находящуюся между человеком и Богом (по А. Бергсону – не совсем точно, но красиво). Именно этот мировоззренческий пласт включил в себя как элемент рассматриваемый нами мировоззренческий комплекс. И ветхозаветное, архаичное мировоззрение здесь не при чем – для него характерны совсем иные взгляды на материальный мир.

Далее, аргументы обновленцев «крутятся» вокруг церковно-канонического права. Однозначно говорящим о женской нечистоте правилам (2-е правило св. Дионисия Александрийского; 7-й вопрос Тимофея Александрийского)[121] они противопоставляют 1-е правило св. Афанасия Великого. Но нельзя не заметить, что правило свят. Афанасия говорит о мужской нечистоте, а не женской (!)[122] и, судя по контексту, касается преимущественно монашеской среды (для которой характерно специфическое отношение к этому предмету[123]). Следующим аргументом против правил о женской нечистоте являются тексты из канонического памятника, называемого «Апостольские постановления» (пп. 27-30). К сведению аргументаторов: тексты эти никогда не имели и не имеют никакой канонической силы и авторитета (то же можно сказать и про мнение свят. Григория Великого, которое также приводится как аргумент). Трулльский собор (691) отверг «Апостольские Постановления» как книгу, поврежденную еретиками (Правило 2-е).

Канонические правила о нечистоте (2-е правило св. Дионисия Александрийского; 7-й вопрос Тимофея Александрийского), как ни парадоксально, патр. Павел называет личным богословским мнением (правила святых отец – неотъемлемая часть Номоканона – !). В любом учебнике Церковного права написано о том, что официально каноны, которыми руководствуется Церковь, не ограничиваются постановлениями Вселенских соборов (как думает, напр., Боженов) и даже Номоканоном (про Номоканон как официальный свод церковных правил и без учебника понятно), но вмещают в себя и постановления соборов, не включенные в Номоканон, если там рассматривались вопросы, не рассмотренные предыдущими соборами. Я не буду говорить о схоластичности даже и подобного подхода к церковно-канонической области бытия (в моем понимании эта область во многом определяется живой канонической традицией), но и при этом «школьном» подходе наша «доказательная база» включает в себя все перечисленные выше письменные источники (в том числе документы «тарифицированного покаяния»: епитимийные номоканоны, а также русские канонические акты и документы). Там доказательств – море. При любом подходе нельзя не увидеть, что адепты отмены правил о нечистоте игнорируют всю полноту церковно-канонической церковной традиции, строя свои доказательства на отдельных нехарактерных и не имеющих канонической силы богословских мнениях.

Но самым «весомым» аргументом «противников нечистоты» является пастырская неполезность установленных правил, отлучающих женщин от святыни. Это отлучение якобы мешает их жизни во Христе и спасению (этот аргумент подтверждается интернет-жалобами женщин на то, что они не могут провести эти дни без святыни[124]). Даже более: само понятие «материальной» скверны ветхозаветное (или языческое) и не должно присутствовать в христианском мировоззрении[125], потому что оно мешает христианской радости, ибо Вся убо чиста чистым, нечистых же и совесть осквернися и все (Тит. 1,15)[126].

Этот аргумент труднее всего опровергнуть, потому что для этого необходимо вдаваться в детальный анализ того, что мы называем христианским мировоззрением. Конечно, при желании можно что угодно вложить в понятие христианского мировоззрения, вплоть до крайних протестантских взглядов. Но мы здесь описываем традиционное древнерусское мировоззрение. Наша дальнейшая задача – показать его онтологическую правомерность, в отличие от предлагаемого протестантизированного варианта модернизации этого мировоззрения.

Мы уже писали выше о том, что одной из основ религиозного сознания в Древней Руси было чувство, ощущение священного, сакрального (благоговение) и ощущение скверного, нечистого (отвращение), а также наличие этих чувств и на «физиологическом» уровне. Главное в посвящении и посвященности при воцерковлении – привитие этих чувств. Они определяют способность человека к религиозной жизни и в конечном счете к жизни в Раю. Эти чувства коррелируют с чувством Бога в человеке, их наличие в конечном счете определяет веру христианина. У сектантов-протестантов чувство святыни обычно отсутствует или присутствует неявно, неярко.

Для дальнейшего анализа мы должны обратиться к религиоведческой концепции Мирчи Элиаде (Элиаде М. «Священное и мирское», М., 1994), который довольно точно подметил некоторые черты религиозного восприятия действительности. Элиаде вводит понятие иерофании, как сакральной категории. Однако, уделив внимание оппозиции сакральное/профанное, он не соотносит ее с оппозицей святость/скверна. Сакральное – это не всегда иерофания, сакральное может быть и демонофанией (т.е. явлением демонического, нечистого). Если рассмативать жизнь религиозного человека, то она представляет собой цепочку иерофаний и демонофаний. С «психологической» точки зрения, например, каждый человек может вспомнить моменты одухотворенности и облагодатствованности (когда человек «пленяется» Благодатью), и также моменты, когда человек пленяется силой бесовской (напр., истерика: человек все крушит и не владеет собой). Первые моменты человек стремиться умножить, вторые – исключить.

Подобным же образом религиозный человек подходит к внешнему, окружающему миру, к вселенной, космосу: он отделяет в сакральном иерофанию от демонофании. Отсюда наличие святых и нечистых мест в пространстве и времени. В идеале религиозное сознание, по Элиаде, стремиться сакрализировать все окружающее. Кроме этого, существенно стремление религиозного сознания к увеличению иерофаний и уменьшению демонофаний. Но реальный взгляд на вещи (речь идет о личной жизни мирянина) говорит о невозможности полного уничтожения скверны и нечистоты[127]. Поэтому важно жестко определить и «выделить», ограничить ее, поставив на иерерхически определенное место в общей картине жизни. Ограничение – первый этап удаления или сублимации.

Чувство святости и чувство нечистоты связаны друг с другом (чистоплотный человек обычно брезглив; без брезгливости не бывает чистоплотности – аналогия со скверной красивая, но неточная). Нечистота физическая – школа нечистоты духовной, поэтому неразумно пытаться отменить выработанные церковью правила в этой области (как устаревшие, ветхозаветные, несовместимые с евангельским благовестием и проч.). Чувство нечистоты духовной способствует воспитанию в человеке благоговения, чувства святости, без чувства нечистоты не будет и святости. Чувство скверны, опыт переживания скверны учит человека религиозного приобретению Благодати.

Физиологическое ощущение скверны духовной (отвращение, некая «духовная брезгливость», в позитивном смысле этого слова, не «чистоплюйство») приобретается от ощущения и переживания скверны физиологической. Сила греховной страсти низменна, физеологична. Не разные умозрительные рассуждения и идеологические установки, но в первую очередь физеологическое отвращение способно отвратить человека от греха (речь идет о сильной греховной страсти, в мелочах это непринципиально; я не говорю в данной статье о помощи Божией, поскольку статья семиотическая, а не аскетическая). Поэтому это качество формировалось Церковью через правила православного быта и обихода, которые сейчас забываются.

Десакрализация на физиологическом уровне уничтожает в человеке ощущение святыни (и нечистоты), и, как следствие этого, утрачивается вера, религиозность становится лишь внешним, номинативным концептом. В современном обновленчестве делаются попытки ощущаемое отсутствие Благодати восполнить, симулировать с помощью разного рода харизматических приемчиков (ежелитургийное причастие – одна из таких попыток). Ключ к изменению создавшейся ситуации в моем понимании – изменение образа бытия, а также быта и обихода во всех его компонентах[128]. 

Правила, выработанные Церковью в отношении скверны, выработаны не от «хорошей жизни» – они предельно практичны, это многовековой результат духовной брани. Именно поэтому в большей и основной своей части они касаются женщин (по крайней мере в настоящее время, когда утрачена полнота средневекового мировоззрения и отношения к скверне). Не о немощах женской природы в данном случае речь. Речь идет о психодуховных характеристиках. Если мужчина в этой области наделен мужественно-бойцовскими качествами, то роль женщины иная – хранительницы и охранительницы[129] (именно поэтому монашество считалось не совсем женским делом). Женщина сравнительно легко подменяет внутреннее внешним: внешне моделируя обстановку святости и праведности (внешне праведная жизнь, святыня, иконы, поклоны, посты, отсутствие больших грехов и проч.), она автоматически распространяет эту святость и на внутреннее – на собственную душу. Это начало того состояния, которое в духовной литературе называется прелестью (или прельщением), когда человек возвеличивает самого себя в собственных глазах, почитая почти святым. Подобному искушению подвержены, конечно, и мужчины, и все же для мужской психодуховной природы более характерно трезвение, потому что имеется акцент на внутреннем, и при внешне праведной жизни помыслы приобретают силу и значение внешних грехов и ощущение собственной греховности и скверны не пропадает, а растет.

А вот у женщин (и опытные духовники подтвердят мои слова) это ощущение собственной греховности нередко затмевается, исчезает за внешне праведной жизнью. Именно поэтому Бог, как Премудрый Педагог, дал женщине физиологическую возможность регулярно и часто (в отличие от мужчин они имеют в этом особую нужду) переживать состояние собственной скверны. Это «явление нечистого», опыт скверны призван помочь женщине физиологически прочувствовать и ощутить собственную греховную немощь и покаяться, а покаяние – путь к благоговению и радости.